Венчание с бесприданницей

Через четверть часа Закатов уже понял, что напрасно поддался порыву. Старик играть не умел совершенно, мгновенно впадал в азарт, горячился, начинал кричать и хлопать обтрёпанными картами об стол – и проигрывал партию за партией. К счастью, денег у него было при себе немного, и Закатов не чувствовал особенных угрызений совести, обыгрывая старика майора. Во всяком случае, это было лучше, чем выслушивать его нравоучения. «Вот бы Мишке поглядеть! – с отвращением думал он. – Как есть подтверждение его словам о дикости российской непролазной… Ни разу в жизни меня этот майор не видел – а вмиг явился со своими опасениями, что я всех окрестных мужиков до бунта доведу! Да им тут Бога надо благодарить, что этого бунта до сей поры не случилось! И как его теперь выставить – уму непостижимо! Лучше бы, право, отец Никодим на огонёк заглянул…»

Избавиться от незваного гостя в самом деле оказалось трудной задачей. Осторожных намёков о позднем часе и усиливающейся метели Остужин понимать не желал. С каждой минутой он расходился всё больше и на напоминания о том, что они намеревались сыграть лишь одну партию, реагировать не хотел.

– П-пустошь у меня ещё есть, сударь мой! – брызгал он слюной через стол. – Пустошь у самого леса! Как раз в ваше поле за рекой клином вдаётся, так куда как выгодно бы вам было её получить! Ставлю пустошь оную в четыре партии!

– Да оставьте же, Дмитрий Захарыч, мне вовсе не нужна ваша пустошь! Она ещё вам самому сгодится! Время уже позднее… – пытался урезонить его Закатов, но какое там…

– Попрошу меня не учить-с! – кипятился отставной майор. – Я в своём дому хозяин и владениям своим тоже! Ставлю пустошь, говорю я вам! А всяким мокроносым соплякам учить себя не позволю!

Тут у Закатова лопнуло терпение – и через четверть часа пустошь, которой он в глаза не видел, оказалась в его владении, после чего он решительно объявил конец игры. Но не тут-то было! Совершенно опьяневший от наливки и проигрыша Остужин воздвигся над столом и, тараща, как филин, мутные глаза, принялся кричать, что он ещё, слава богу, не нищий и ему есть на что играть, а посему… Конца сей пафосной речи Закатов уже не услышал, потому что в кабинет вошёл Кузьма и бесстрастным голосом доложил, что «за господином Остужиным дочь прибыть изволили».

«Слава тебе, Господи…» – подумал Никита.

– Проси, Кузьма, скорей.

За окном уже совсем смерклось, мутные полосы снега пестрили тьму, сквозь них проглядывало размытое пятно луны. Взглянув на ходики, Никита удивился тому, как быстро прошло время: было уже около полуночи. Он успел только наспех смахнуть под стол карты и задвинуть за бювар графин с наливкой, – а в комнату, шурша платьем, уже быстро вошла высокая девушка. Пламя свечей в шандале забилось, бросая на её лицо рыжие отблески.

– Добрый вечер, мосье Закатов, – отрывисто сказала она. – Я приехала за папенькой.

– Добрый вечер, мадемуазель, – в замешательстве ответил Никита, показывая на стул. – Может быть, присядете?

– Багодарю, уже ночь на дворе, и… тьфу ты! – Тут девица Остужина завернула такое словцо, что Закатов вздрогнул и с изумлением взглянул на гостью. – Опять нарезался хуже свиньи! Стоит на минуту отвернуться – и извольте видеть, пьян в стельку! Что ж, поскольку папенька познакомить нас не способен, придётся самой рекомендоваться: Анастасия Дмитриевна Остужина.

– Я… счастлив. Штабс-капитан Никита Владимирович Закатов, к вашим услугам.

Майор тем временем благоразумно сник в кресле и прикинулся спящим. Остужина поморщилась, подошла к отцу и заметила лежащий на ковре туз червей.

– Что ж… этого следовало ожидать, – мрачно сообщила она. – Я вас, господин штабс-капитан, не осуждаю, вы здесь человек новый… но никто из соседей с папенькой давно уже играть не садится! Свою несчастную пустошь, надо полагать, он вам уже проиграл?

– Не успел, – соврал Никита, глядя через стол на резкое, чётко очерченное, почти некрасивое лицо нежданной гостьи. Мадемуазель Остужина ни капли не была похожа на отца. В её тёмных, чуть раскосых глазах, выступающих скулах, грубоватом подбородке отчётливо проступало что-то татарское. Волосы тёмно-пепельные, гладкие, были стянуты в узел на затылке, возле губ пролегла короткая, неожиданная для молодой девушки морщинка. «Ногайская принцесса» – почему-то пришло в голову Закатову, и он чудом удержался от улыбки. Простое чёрное платье Остужиной, очевидно, было пошито в девичьей или собственными руками и ничем не украшено. На руках её не было перчаток, и Закатов увидел, что руки эти – тоже некрасивы, слишком широки в запястье, а на тыльной стороне левой ладони красуется длинное красное пятно.

Как ни старался Никита рассматривать гостью осторожно, Остужина заметила его взгляд.

– Это я давеча приложилась утюгом, – без капли смущения пояснила она, приближая пятно к свету свечи. – Наша Власьевна уже еле видит. Если бы я не выхватила у неё этот несчастный утюг, она бы и скатерть прожгла, и пол-имения бы спалила.

– Помилуйте, мадемуазель Остужина, вы вовсе не обязаны…