Мы забрались в самую гущу ивняка, пытаясь дотянуться до сушняка, застрявшего среди верхних веток, – видимо, его оставил там прошлогодний паводок. Внезапно кто-то вцепился в мое плечо, от неожиданности я рухнул на колени. Схватил меня, естественно, Свид. Он тоже упал, но, стараясь удержаться, сжал меня, как тисками. Сквозь его неровное дыхание, раздававшееся у самого моего уха, я вдруг услышал, как он судорожно всхлипнул:
– Смотри! Там!
До этой минуты я не знал, что можно плакать от ужаса… Рука Свида была нацелена футов на пятьдесят правее костра. Найдя глазами эту точку, я почувствовал… Клянусь, сердце мое перестало биться…
В слабом неверном свете догорающего костра
Я видел это сквозь прозрачную пелену, повисшую вдруг перед моими глазами, – совсем как занавес на заднике театральной сцены…
– Смотри, эти клубы опадают в середину, – шептал он, всхлипывая. – О боже! Оно… они идут сюда! – Его шепот напоминал теперь тихий свист. – О-о-о!
Я судорожно обернулся: похожее на зыбкую тень
Острая боль пронзила мое плечо: это, конечно, Свид – вывернул мне руку, когда мы падали.
Потом он уверял, что это меня и спасло: боль заставила
Не знаю, сколько времени мое сознание находилось под наркозом боли, помню только, как, придя в себя, обнаружил, что пытаюсь выкарабкаться из скользких пут ивовых веток, а подняв глаза, увидел Свида, протягивающего мне руку.
Не сразу сообразив, что от меня требуется, я наконец ухватился за его ладонь.
– Я на несколько секунд потерял сознание, – донесся до меня голос приятеля. – И естественно, не мог в этот момент думать о них. Не случись этого, я был бы уже не я.
– Ты чуть не сломал мне руку, – пробормотал я, и это была единственная связная мысль, которую сумел породить мой мозг, скованный странной вялостью.
– И это защитило тебя! – радостно ответил он. – Похоже, нам удалось сбить их со следа. Гул-то прекратился, по крайней мере сейчас его не слышно!
На меня вдруг снова напал приступ истерического хохота, и на этот раз мой друг тоже ему поддался, – нас сотрясали взрывы смеха, каждый следующий приступ которого приносил все большее облегчение. Вернувшись к костру, мы положили на тлеющие угольки несколько веток. При свете вспыхнувшего пламени мы увидели, что палатка наша обрушилась и лежит бесформенной кучей на земле.
Мы стали ее поднимать, то и дело проваливаясь в зияющие в песке ямы.
– Это те самые воронки, – сказал Свид, когда палатка снова была натянута, а огонь разгорелся настолько, что осветил окружавшую наш лагерь полоску песка. – Ты только посмотри, какие они здоровые!
Все пространство вокруг палатки и правее костра – там, где мы видели те смутные тени, – было изрыто глубокими, похожими на воронки ямами идеально круглой формы, точно такие же покрывали весь остров; но эти оказались гораздо глубже и больше диаметром, в них свободно проходила моя ступня, и я проваливался чуть ли не по колено.
Мы предпочли все это не обсуждать. Очевидно, самым разумным сейчас было лечь спать, что мы и сделали, предварительно затушив костер и убрав мешок с продуктами и весло в палатку. Каноэ прислонили к палатке, так чтобы упираться в него ногами, – если его кто-то тронет, мы сразу проснемся. На всякий случай я в эту ночь лег спать в одежде…