Венера и Адонис

Пока он, ослабев, не отрывает Небесной влагой напоенный рот... Он сладостью ей губы обжигает, Но жажда их все яростнее жжет. Они, друзья и недруги желанья, Вновь падают на землю без дыханья.

Теперь желанье, жертвой завладев, Ее, как хищник, жадно пожирает... Ее уста - как воин, впавший в гнев, Его уста - как пленник, замирают. Она их пьет как коршун, груб и дик, Пока не осушает весь родник.

Она в слепом неистовстве бушует, Вдруг ощутив всю сладость грабежа, В ней страсть с безумством ярости ликует, Лицо горит, вся кровь кипит... Дрожа, Она в забвенье отшвырнула разум, И стыд, и честь - все умолкает разом.

В объятьях цепких, слаб и распален, Как ставшая ручною в клетке птица, Иль как олень, что бегом утомлен, Иль как дитя, что ласке покорится, Он ей сдается, не вступая в бой, А ей желанен счастья миг любой!

Малейшему давленью уступает Застывший воск, когда огнем нагрет, Отвага никаких преград не знает, Особенно в любви границ ей нет... И страсть не отступает боязливо, Чем цель трудней, тем яростней порывы.

Ей не пришлось бы нектар губ впивать, Смутись она его суровым взором... С шипами вместе розу надо рвать, Влюбленный должен быть глухим к укорам. Будь красота под тысячей замков, Любовь пробьется к ней в конце концов.

Ей жалость отпустить его внушает, Несчастный молит дать ему уйти... И вот она его освобождает И даже говорит ему: "Прости!" Хоть луком Купидона и клянется, Что он над сердцем властен остается.

"Мой милый, эту ночь я проведу В бессонной, - говорит она, - печали... Скажи мне, где и как тебя найду? На завтра встречу мы не назначали?" А он ей: завтра встреча не нужна, С друзьями он идет на кабана.

"Кабан!" - Вдруг бледность щеки покрывает, Как будто бы над розой полотно... Хоть ею тайный страх овладевает, Она к нему прильнула все равно. Упали оба - тут и он забылся И прямо на живот к ней повалился.

Для жаркой схватки на коне боец, Теперь любви арена перед нею... Когда же в бой он вступит наконец? Но тают жалкие мечты, тускнея; Таких и сам Тантал не ведал бед: В Элизиум вошла - а счастья нет!

Вот птицы видят гроздья на картине, Их так пленяет этот виноград, Что ягоды клюют и на холстине... Так и ее желания томят. Желаний пыл невспыхнувший царица Зажечь в нем поцелуями стремится.

Напрасен труд, царица красоты, Испробовано все, что достижимо... Иных наград заслуживаешь ты: Сама Любовь... в любви... и нелюбима! "Стыдись, - он говорит, - ты жмешь, пусти, И эти приставанья прекрати!"

"Когда б о вепре ты не заикнулся, Давно бы ты ушел, - в ответ она, А вдруг метнул копье да промахнулся? Ну где же осторожность тут видна? Опасен хищник острыми клыками, Так мясники орудуют ножами.

Щетину игл - угрозу для врагов Он тащит на спине горбатой, взрытой, Он мордой рыть могилы всем готов, Глаза, как светляки, блестят сердито... Он в ярости сметает вс_ с пути, И трудно от клыков его уйти.

Его бока защищены щетиной, И надо их сперва пронзить копьем... А к толстой шее путь для лезвий длинный, Он в бешенстве сразится и со львом. Пред ним кустарник в страхе сторонится, Когда стремглав он через дебри мчится.

Тебя ему сгубить совсем не жаль, И облик твой, моей любви блаженство, И нежность рук, и губ, и глаз хрусталь Все изумительное совершенство! Но, одолев тебя (вот ужас в чем!), Как луг, всю прелесть взроет он потом.

Пусть в мерзостной берлоге он таится... Что делать красоте с врагом лихим? К опасностям не должно нам стремиться, Здесь друга нам совет необходим. Во мне - чуть уши это услыхали От страха все поджилки задрожали.

Ты видел, как в глазах зажегся страх? Заметил, как лицо мое бледнеет? Ты лег на грудь мне, ты в моих руках, И я без чувств, и все во мне немеет... Но сердца беспокойный, шаткий бой Как гул землетрясенья под тобой.

Там, где царит Любовь, там Ревность злая Стоит, как верный часовой, пред ней, Тревогу бьет, мятеж подозревая, И в мирный час зовет: "Убей! Убей!" Она любовь от страсти отвлекает, Так ветер и вода огонь сбивают.

Червяк, любви грызущий вешний цвет, Лазутчик этот всюду тайно вьется, Мешая правду счастья с ложью бед... Он Ревностью уж издавна зовется. Стучит он в сердце, в ухо шепчет мне. Что смерть любимого страшна вдвойне.

Он страшный облик вепря представляет Разительно испуганным глазам, И, весь в крови, твой образ возникает, Поверженный, как жертва злым клыкам. К цветов подножью кровь твоя струится, И грустно ряд стеблей к земле ложится.

А что со мною станется тогда, Раз и теперь дрожу я от волненья? Одна лишь мысль для сердца уж беда, А страх ему внушает дар прозренья. Знай, что тебе погибель суждена, Когда ты завтра встретишь кабана.

Уж если так увлекся ты охотой, За робким быстрым зайцем устремись, Иль за лисою в чащи и болота, Иль за пугливой ланью ты помчись! Но там трави одних лишь кротких тварей Со сворой псов в охотничьем угаре.

Заметь, когда, спасаясь от беды, Мелькают ушки зайчика косого, То он, запутывая все следы, Быстрее ветра мчится прочь, и снова В любые норки он юркнуть готов, Как в лабиринт, чтоб обмануть врагов.