Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга

В шесть утра двое отдохнувших и двое уставших мужчин забрались на слона. Киуни, несмотря на отсутствие нормального сна и еды, кажется, обладал неисчерпаемым запасом сил. Он шел почти так же быстро, как и днем ранее. Однако проводник заметил, что слон шарахался от каждого шороха кустов и появления животных. Они сделали получасовую остановку, чтобы Киуни смог немного перекусить и успокоить урчание в животе.

Они миновали последние отроги горного хребта Виндхья и к полудню подошли к деревне у реки Кен – одного из притоков великого Ганга. Махаут старался объезжать поселения из соображений безопасности. В глубине души Фогг был с ним согласен. Люди убитого раджи наверняка уже разыскивали их. И не было никакого смысла тревожить парса и генерала рассказом о событиях прошлой ночи, которому они не поверили бы в любом случае.

Когда до Аллахабада оставалось всего двенадцать миль, они остановились в тени бананов, чтобы перевести дух и дать отдых Киуни. Примерно в два часа они снова углубились в густые джунгли. Паспарту радовался тому, что они надежно укрылись среди деревьев, но близость столицы Бунделькханда вселяла в него тревогу. Два часа спустя они все еще пробирались через лесную чащу, однако парс сказал, что скоро выйдут из джунглей. Паспарту собирался спросить его, что он вкладывал в понятие «скоро», когда слон внезапно остановился.

– Что еще, черт возьми, стряслось? – спросил сэр Фрэнсис, выглядывая из своего хаудаха.

– Я не знаю, сэр, – ответил парс.

Они услышали множество голосов людей, которые шли через джунгли. Несколько минут спустя путешественники смогли различать уже не только голоса, но и звуки музыкальных инструментов из меди и дерева. Парс спустился, привязал Киуни к дереву и исчез за кустами. Вскоре он вернулся.

– Сюда направляется процессия браминов. Мы должны спрятаться.

Он отвязал веревку от дерева и увел слона вместе с его наездниками сквозь зеленые заросли. Трое мужчин, сидевших на спине Киуни, могли наблюдать сквозь листву за процессией. Впереди шествовали жрецы, за ними – мужчины, женщины и дети. Толпа повторяла печальные песнопения, время от времени заглушавшиеся ударами тамбуринов, грохотом тарелок и жалобным завыванием дудок, а также бренчанием различных струнных инструментов. За толпой следовала колесница на высоких колесах, запряженная четырьмя зебу.

Сэр Фрэнсис, увидев на повозке ужасного вида статую, прошептал остальным:

– Это Кали – богиня любви и смерти.

– Смерти – возможно, – сказал Паспарту. – Но любви? Эта старая карга? Никогда!

Парс жестом велел им замолчать.

Вокруг статуи богини неистово танцевали и царапали себя ножами голые старые факиры с длинными бородами.

За ними шло еще несколько браминов. Они вели под руки молодую женщину, которая, судя по всему, не имела никакого желание участвовать в этой процессии. Несмотря на отрешенный вид и неуверенную поступь, она выглядела красивой. Черноволосая и кареглазая, она обладала очень светлой кожей, чем походила на жительницу Йоркшира. На ней была шитая золотом туника, а тонкое покрывало обрисовывало очертания ее прекрасной фигурки. Массивные браслеты, кольца и серьги украшали разнообразные драгоценные камни.

За ней следовали мужчины, которые, вероятно, следили за тем, чтобы она не убежала. За поясами у них виднелись сабли и длинные, богато декорированные пистолеты. Четверо из них несли носилки, на которых лежало тело мужчины в дорогих одеждах.

Фогг ничего не сказал. Паспарту с изумлением присвистнул. На носилках лежал труп раджи Бунделькханда.

За покойником шли музыканты и пританцовывавшие окровавленные факиры.

Сэр Фрэнсис с грустью заметил:

– Это сати.

Когда процессия скрылась из виду, Фогг уточнил:

– Что такое сати?

Довольно странно, что Фогг, обладавший столь обширными знаниями, задал этот вопрос. Возможно, Верн вставил этот вопрос, чтобы дать сэру Фрэнсису возможность объяснить все читателям.

– Сати – добровольная человеческая жертва. Женщину, которую вы только что видели, завтра на рассвете сожгут.

– Что за мерзавцы! – воскликнул Паспарту.

– А мертвец? – спросил мистер Фогг.

– Это ее муж, независимый раджа Бунделькханда.

– Как случилось, что этот варварский обычай до сих пор существует в Индии? – бесстрастным тоном спросил Фогг. – Почему мы не искоренили его?

– В большей части Индии он искоренен. Но в диких местностях, особенно в Бунделькханде мы не имеем никакой власти. На севере, в горах Виндхья постоянно творятся бесчинства и убийства.

– Несчастная! – сказал Паспарту. – Ее сожгут заживо.

Сэр Фрэнсис объяснил, что если вдова отказывалась принести себя в жертву, то родственники и все, кого она знала, стали бы относиться к ней с презрением за то, что она не захотела превратиться в пепел вместе со своим мужем. Ей пришлось бы обрить голову и питаться самой скудной едой. Это было еще страшнее, чем стать парией, ведь парии могли общаться хотя бы с себе подобными. В конце концов такая женщина умирала от позора и разбитого сердца.