Венера Прайм

От этой крохотной луны хоть та польза, что она, словно космический бульдозер, сгребает почти все заряженные частицы, из‑за которых человеку вредно задерживаться вблизи Юпитера. Под её прикрытием можно спокойно останавливать корабль, не опасаясь незримой смертоносной мороси. Фолкен включил индуктор сна, и ласковые электрические импульсы быстро убаюкали его мозг. Пока «Кон‑Тики» падал на Юпитер, с каждой секундой ускоряя ход в чудовищном поле тяготения, он спал без сновидений. Сны придут в момент пробуждения – придут земные кошмары… Правда, само крушение не снилось ему ни разу, хотя во сне он часто оказывался лицом к лицу с испуганным супершимпанзе на спиральной лестнице между опадающими газовыми мешками. Ни один из симпов не выжил. Те, кто не погиб сразу, получили настолько тяжёлые ранения, что их подвергли безболезненной эвтаназии. Иногда Фолкен спрашивал себя, почему ему снится лишь это обречённое существо, с которым он впервые встретился за несколько минут до его смерти, а не друзья и коллеги, погибшие на «Куин». Больше всего боялся Фолкен снов, которые возвращали его к той минуте, когда он пришёл в себя. Физической боли почти не было, поначалу он вообще ничего не чувствовал. Только мрак да тишина кругом, ему даже казалось, что он не дышит. И самое странное – потерялись конечности. Он не мог пошевельнуть руками и ногами, потому что не знал, где они. Первой отступила тишина. Через несколько часов – или дней – он уловил какой‑то слабый пульсирующий звук. В конце концов, после долгого раздумья заключил, что это бьётся его собственное сердце. Первая в ряду многих ошибка…

Дальше – слабые уколы, вспышки света, неуловимые прикосновения к по‑прежнему бездействующим конечностям. Один за другим оживали органы чувств. И с ними ожила боль. Ему пришлось учить всё заново, пришлось повторить раннее детство. Память не пострадала, и Фолкен понимал всё, что ему говорили, но несколько месяцев мог только мигать в ответ. Он помнил счастливые минуты, когда сумел вымолвить своё первое слово, перевернуть страницу книги – и когда наконец сам начал перемещаться по комнате. Немалое достижение, и готовился он к этому почти два года… Сотни раз Фолкен завидовал погибшему супершимпанзе, но ведь у него не было выбора, врачи решили всё за него. И вот теперь, двадцать лет спустя, он там, где до него не бывал ни один человек, летит со скоростью, какой ещё никто не выдерживал.

«Кон‑Тики» уже выходил из тени, и юпитерианский рассвет перекрыл небо перед ним исполинской дугой, когда настойчивый голос зуммера вырвал Фолкена из объятий сна. Непременные кошмары (он как раз хотел вызвать медицинскую сестру, но не было сил даже нажать кнопку) быстро отступили. Величайшее – и, возможно, последнее – приключение в жизни ожидало его. Фолкен вызвал Центр управления – он должен был вот‑вот скрыться за изгибом Юпитера – и доложил, что всё идёт нормально. Их разделяло почти сто тысяч километров, и скорость «Кон‑Тики» уже перевалила за пятьдесят километров в секунду – это величина! Через полчаса он начнёт входить в атмосферу, и это будет самый тяжёлый манёвр такого рода во всей солнечной системе. Правда, десятки зондов благополучно прошли через огненное чистилище, но ведь то были особо прочные, компактно размещённые приборы, способные выдержать не одну сотню «g». Максимальные нагрузки на «Кон‑Тики», пока он не уравновесится в верхних слоях атмосферы Юпитера, составят тридцать «g», средние – больше десяти. Тщательно, не торопясь, Фолкен стал пристёгивать сложную систему захватов, соединённую со стенами кабины. Закончив эту процедуру, он сам стал как бы частью конструкции. Часы вели обратный отсчёт: осталось сто секунд. Возврата нет, будь что будет… Через полторы минуты он войдёт по касательной в атмосферу Юпитера и окажется всецело во власти исполина. Ошибка в отсчёте составила всего плюс три секунды – не так уж плохо, если учесть, сколько было неизвестных факторов. Сквозь стены кабины доносились жуткие вздохи, они переросли в высокий, пронзительный вой. Совсем другой звук, чем при подходе к Земле или к Марсу. Разреженная атмосфера из водорода и гелия переводила все звуки на две октавы выше. На Юпитере даже в раскатах грома будут звучать фальцетные обертоны. Вместе с нарастающим воем росла и нагрузка. Через несколько секунд Фолкена словно сковал паралич. Поле зрения уменьшилось настолько, что он видел лишь часы и акселерометр. Пятнадцать «g», и ещё терпеть четыреста восемьдесят секунд…

Он не потерял сознания, да иначе и быть не могло. Фолкен представил себе, какой роскошный – на несколько тысяч километров! – хвост тянется за «Кон‑Тики» в атмосфере Юпитера. Через пятьсот секунд после входа в атмосферу перегрузка пошла на убыль. Десять «g», пять, два… Потом тяжесть почти совсем исчезла. Огромная орбитальная скорость была погашена, началось свободное падение.