Венера в мехах

Княгиня улыбнулась и с минуту, казалось, о чем-то думала, потом сказала: «Этой беде еще можно помочь; в скором временя я ожидаю сюда моего брата, который, говорят, очень похож на меня; вы можете любить его платонически». – «Но полюбит ли он меня?» – «Я вполне уверена в этом». – «И он похож на вас?» – «Как две капли воды. Теперь желаю вам доброго утра и до свидания во сне». С этим она оставила меня.

Я не знаю, дорогая мать, составила ли ты себе верное понятие об этой необыкновенной женщине из моего описания, – она в высшей степени духовное существо; кажется, что каждый локон ее дышит. Я считаю себя способным любить ее духовно, но я не верю тому, что на свете есть женщина, которая довольствовалась бы быть любимою духовно, вот почему я никогда более не увижу ее иначе как во сне.

Твой Гендрик.

P. S. Не бойся, чтоб я влюбился в прекрасную москвитянку даже духовно, хотя она из рода Салтыковых и Дашковых.

27 января

Нынче утром я получил записку следующего содержания:

«Я люблю тебя той чистой и духовной любовью, которой ты так жаждешь и которая составляет твой высочайший идеал.

Если душа твоя тоскует по друге и товарище, способном разделить твои стремления, то приходи ко мне. Около полуночи карета будет ожидать тебя у городских ворот, по дороге в N. Пароль твой

Анатоль».

Почерк был мужской, но крупный, размашистые буквы имели то округление, какое мне так нравится; по-моему, оно показывает какую-то гармонию между различными человеческими способностями и качествами.

Кто этот Анатоль? Не брат ли княгини? Во всяком случае я воспользуюсь его приглашением.

Пред вечером.

Я нашел у одного европейского торгаша замечательную гравюру и купил ее. Сюжет ее – искушение св. Антония. Чудная мысль выражена в этой картине; тут не видишь бесчисленных чертей и невозможных животных, которые поселили во мне такое отвращение к этому сюжету. В этот раз сатана предпочитает ниспослать на землю женщину, которая опаснее целой бесовской армии, – белокурую женщину дьявольской красоты. Она едва не дотрагивается до книги угодника, погруженного в чтение при свете скудной лампы, и снизу улыбается ему так невинно, девственно и кокетливо, а свет так удачно падает на ее юную грудь, пока все остальное пространство остается в неясном полумраке; но св. Антоний продолжает читать.

Твой Гендрик.

28 января

Задолго до полуночи я был на назначенном месте, и карета уже ожидала меня. Старый слуга почтительно подошел ко мне. «Анатоль», – быстро произнес я. Он молча поклонился и подсадил меня в карету. Мы быстро покатились; дома мелькали в окна, но я не старался узнавать улиц и молча прижался в угол. Мне показалось, что мы проехали большое расстояние, быть может, вследствие моего возбужденного состояния и нетерпения. Наконец карета остановилась в воротах большого дома; старик отворил дверцу и повел меня по широкой лестнице, убранной коврами и цветами. Пройдя широкий коридор, в нишах которого стояли гипсовые снимки с греческих и итальянских образцов искусства, взошли мы в небольшой полуосвещенный салон, а из него попали в совершенно темное пространство. Тут старый слуга взял меня за руку, довел до дивана и попросил присесть. Не знаю, долго ли я пробыл в этом положении; думаю, что не очень долго, но каждая минута казалась мне вечностью. Я полагал, что нахожусь в пустой комнате, но, к моему неописанному удивлению, едва раздался последний удар полуночного часа, как рядом со мною заговорил чудный голос: «Приветствую тебя, Платон». – «Ты здесь?» – вскричал я, как бы испуганно. «Кого ты ищешь?» – спросил голос. «Анатоля». – «Я Анатоль».

Я сделал движение, но голос сказал: «Оставайся на своем месте, не приближайся ко мне; я хочу только поговорить с тобой и послушать тебя; ничто телесное и плотское не должно быть помехою при обращении наших душ».

Голос был мне знаком, не знаю, когда и где я слышал его. Я остался на месте и стал припоминать прошедшее. «Что с тобой? Отчего ты не говоришь?» – спросил голос, и в этот раз мне почудилось, что звук его носился в воздухе, как будто он сам по себе имел душу, что он подшучивал надо мною и кружился около меня, как бабочка. «Не находишь ли ты, что и голос орудие чувства?» – спросил я. «К сожалению, нам еще не удалось отбросить от себя все чувственное и телесное, – ответил мой собеседник, – и потому мы принуждены смотреть на голос, как на самый духовный способ сообщения двух существ. В сущности, он не дотрагивается до нас; один звук его потрясает воздух, но и этого потрясения достаточно, чтоб возбудить в душе стремление слиться с воздухом». – «Да, душа сливается с воздухом, – сказал я, – голос твой напоминает мне звучный колокол или пение птиц в летний вечер посреди леса, когда молча подсматриваешь за природой. Я мог бы полюбить один твой чистый, звонкий голос». Я не получил ответа.