Венера в мехах

Барон увидел ее однажды, когда она плясала в кабачке, и покорил ее сердце несколькими нитками крупных красных кораллов – фальшивых к тому же – и баночкой румян, которую купил для нее у разносчика-еврея: эти дети природы все употребляют румяна.

Впоследствии барон делал ей, конечно, более щедрые подарки. Одета она была, словно боярыня, и все больше и больше приобретала привычки знатной и избалованной дамы. И в эту минуту, когда его слова поразили ее, как громовой удар, она сидела в углу турецкого дивана в красных вышитых золотом турецких туфельках и в красной бархатной, опушенной куницей кофточке, оттенявшей почти демонически эффектно ее большие темные глаза и черные волосы.

Она сидела, заложив руки в широкие рукава, – ноги ее покоились на большой медвежьей шкуре, – и смотрела на барона, не проронив ни слова, даже не пошевельнувшись. Она окаменела от ужаса при одной мысли, что должна будет покинуть эти покои и снова стать крестьянкой.

– Богулеско, которого я подыскал для тебя, самый богатый крестьянин во всей деревне, – продолжал барон, – кроме того, ты получишь в приданое все, что тебе нужно. Надеюсь, ты будешь благоразумна, Теодора.

Она оказалась благоразумной – еще благоразумнее, чем ожидал барон. Ни одной жалобы, ни угрозы не сорвалось с ее губ – она подчинилась безмолвно и покорно. Она была слишком горда, чтобы попытаться возражать. Она даже улыбнулась, когда барон склонился к ней и поцеловал ее в лоб, но улыбка была холодная, неприветливая.

И только тогда, когда барон вышел из комнаты, она вскочила, прошла через всю комнату, подошла к окну, долго смотрела из него на осеннюю непогоду и вдруг упала на колени перед образом Богоматери, перед которым теплилась голубая лампадка, в жаркой молитве, прерываемой страстными рыданиями.

* * *

Богулеско взял ее за себя потому, что она была богатая невеста. Она получила в приданое пару превосходных лошадей, столько же коров, пятьдесят ягнят, а также наличными деньгами такую сумму, которую барон привык проигрывать в одну ночь, но которая для румынского крестьянина представляла целое состояние.

Похлопав по спинам лошадей и коров, наглядевшись на ягнят и поцеловав деньги, он принял в придачу жену, не издав ни одного вздоха.

О любви между новобрачными не было и речи, об уважении – еще менее; таким образом, особенно счастливым брак не был с самого начала, тем более что вскоре после их свадьбы барон Андор привез из столицы молодую жену, и Теодора еще больше прежнего приуныла, понурив голову и опустив бессильно руки.

Никто не знал, как она страдала. Прежде всего она совсем отвыкла от тяжелой крестьянской работы, от трудной жизни и грубой крестьянской пищи.

Она переносила все молча и с гордым упорством, но заметно бледнела и худела с каждым днем. Всю зиму сплошь провела она просиживая целые дни перед печью, устремив неподвижный взгляд в огонь, погруженная в невольные думы.

Некоторое время Богулеско молча терпел это, но когда наступила весна, пора было начать пахать и сеять, а Теодора продолжала сидеть по-прежнему, засунув руки в рукава своей овчинной шубы, он потерял терпение и в один прекрасный день дал волю своему гневу на жену. Надо сказать, впрочем, что Богулеско призвал на помощь своему негодованию несколько рюмочек крепкого хлебного вина, иначе у него не хватило бы храбрости на объяснение с «баронессой», как называли в деревне его жену.

Однажды он зашел в комнату и сразу же начал с громкого крика:

– Перестанешь ты спать когда-нибудь? Возьмешься ты наконец за работу, лентяйка, или мне придется подогнать тебя, как ленивую скотину?

– Ты, верно, пьян, – отозвалась Теодора, не пошевельнувшись.

Тогда муж подошел к ней и хотел ее ударить, но это была мысль неудачная. Она вскочила и с пылающими глазами, со вздымающейся грудью и с сжатыми кулаками стала во весь рост перед ним. В это мгновение она была похожа на прекрасного хищного зверя и способна была бы внушить страх даже гораздо более храброму человеку, чем Богулеско.

Он попятился назад и, пробормотав несколько невнятных слов, вышел из комнаты, потерпев поражение.

С этого дня он больше не решался прекословить Теодоре, но втайне лелеял надежду, что смерть скоро избавит его от нее, потому что щеки у нее впали, и все говорили, что у нее чахотка.

Случилось, однако, иначе, чем ожидали в деревне.

* * *

В один осенний день Богулеско привезли из лесу на его повозке мертвым. Его убила гигантская ель, которую он подпиливал для барона.

Вмиг Теодора вся преобразилась. Куда девались неподвижное раздумье и мечтательность! Никчемная женщина, лентяйка, «баронесса» вдруг оказалась деятельной, трудолюбивой, рассудительной и предусмотрительной.

С этих пор она сама занялась хозяйством, всегда первая она являлась в поле, последняя возвращалась домой с работ и работала за троих. Вся деревня с изумлением смотрела на нее. Еще бы! Они были уверены, что все теперь прахом пойдет, а между тем, наоборот, все ожило и расцвело, поля приносили лучший доход, скот тучнел, и в доме и во дворе все стало глядеть веселее, приветливее, отраднее.