Венец

— Я его и не видел сперва. Постовые по своему разумению пустили. Пришёл, говорит: я — торк. Вашему Чарджи — родня. Ему: Чарджи уехал, приходи утром. Господине, ты ж Чарджи с обозом в Митрополичью дачу отправил. Этот: мне идти некуда, пустите переночевать. Халат, клобук чёрный, морда торкская. Может, родня долгожданная? Не обеднеем. Место указали, накормили. Свары не устраивает, куда не надо не лезет. Наоборот, предлагает от безделья: может помочь чем? Воды лекарям принёс, поганое ведро вынес. Тут он мне на глаза попался. Что-то такое… Отвлекли меня. Пока крутился — стемнело, все по лёжкам расползлись. Напоследок решил внутренние посты проверить. Тень какая-то к лекарям на крылечко. У наших-то один, как ты говоришь… силуэт. У местных, баба или мужик, другой. А тут… клобук да халат подпоясанный. Да… Тут и вспомнилось — как ты мне там, у монастыря, показывал да приговаривал: смотри, Охрим, запомни морду-то. Морду-то я видел. А не враз допёр. Я следом. Внутрь. А этот уже над тем, ну, «золотоволоска» из монастыря, с ножиком стоит. Я кинулся, сшиб на пол. Да уж больно здоров злодей оказался. Стукнул меня. Ножиком. Хорошо приложил, в силу. Да, вишь ты, панцирь-то так не прошибёшь. Он испугался да на двор, пока я там между лежанками елозил. Как выскочил — он уже у ворот. Крикнул, постовой ему навстречу, а тот его вот, кистенём с маху. И за ворота. Так бы и ушёл, да второй-то не растерялся, пику метнул. Наповал.

Чисто для знатоков. Пика — не сулица, её не метают. «Но если очень хочется, то можно». У новиков есть соревнование: кто дальше такую деревянную тяжёлую дуру закинет. Пика длиннее и тяжелее олимпийского копья. Польза от такого метания никакая, в бою ситуации, когда такой навык следует применять крайне редки. Но им интересно, «гонорово», а общефизическую — укрепляет.

Пошёл к Ноготку, туда же притащили «золотоволоску».

Ходить, стоять, сидеть… не может. Положили рядом с покойником на ледник.

— Почему он пытался тебя убить?

— Не-не-не… не знаю… я ему ничего никогда… боюсь-боюсь… спасите… страшно… ы-ы-ы…

Вой бессвязный бессмысленный. Слёз нет — горит весь. На губах уже корочки белые. Его бы антибиотиками обколоть… Или хоть малинкой отпоить…

Время.

Времени — нет.

На лоб — лёд, в горло — спирт.

— Князя Всеволода Юрьевича знаешь? Где ты с ним встречался?

Знает, нигде.

Монастырский служка не встречается с князем. С князем встречался епископ, а служка князя видел. Неоднократно, с июля начиная. Всеволод, вместе с другими князьями, бывал на проповедях Кирилла, подходил похвалить за таланты явленные. Последний раз — на Рождество, когда «вышгородская шестёрка» приезжала к Жидору в великокняжеские палаты «Вифлеемскую звезду встречать».

Теперь чаёк малиновый. Хорошо — парня потом прошибло. Жар спадает, будет жить.

Это радует. Но не помогает.

— О Боголюбском они говорили? Какие-то планы, ему противные, обсуждали?

Да. Но, во-первых. Кирилл, такие разговоры пресекал: не человеколюбиво. Злобу в себе растить — грех. А во-вторых, Всеволод — самый младший, ему слова не давали.

Непонятно. Господин даже и своих слуг не всегда замечает. «Принесли весть, подвели коня, подали сапоги»… безлично, кто-то, они, люди. Чужих… ну, если экзотика какая. Негра-лакея на «Святой Руси» заметят. Рыжего… может быть. Но из того, что этот парень рассказывает о встречах княжича и епископа, нет причины для его убийства. Нет какой-то тайны, обнародование которой составило бы опасность для Всеволода.

Монашек покойника опознал: слуги «видят» друг друга. Они за эти полгода даже обменялись парой-тройкой незначащих фраз.

Почему слуга князя пытался убить слугу епископа? Причина не в господах — князь, епископ, а в личных отношениях самих слуг? Кошелёк спёр? На мозоль наступил? И здесь оснований для вражды нет.

Мотив? — Мотива нет.

Я оставил «золотоволоску» и принялся разглядывать покойника. Почему этот торк был послан убить парнишку?

— Это не торк, это сельджук. Корень общий, а племена разные.

Похоже, что я спросил вслух. Ноготок, присоединившийся к допросу, внёс уточнение.

— Почему решил?

Ноготок ткнул пальцем в валяющиеся на льду снятые с покойника шерстяные вязаные носки.

— Это человек из дома Данишмедидов, раб, крещён, холост.

Хмыкнул, глядя на моё изумлённое лицо.

— На носках сельджуков вывязывается история их рода и самого человека. В разных местах по-разному. Но если видел — понять можно.

Какой-то аналог цветной вышивки на рубахах у многих племён или подробностей украшений женского головного убора. Дресс-код как автобиография.

— А что он делал здесь — сказать можешь?

Ноготок поднял носок к свету, покрутил, сморщился от резкого запаха.

— Носок связан… год или два. И стирали его последний раз… ф-фу… примерно тогда же. Зачем тебе это? Ты и так знаешь что он делал здесь: пытался убить рыжего.

— Но почему?!

— Хм… если бы ему удалось, то, может быть, этот подвиг был бы отмечен здесь полоской. С обоснованием.

Круто. Мы же и виноваты, что прервали эту «портяночную» летопись.

«Золотоволоска» потел, завёрнутый в шубу, вяло водил по сторонам глазами, с трудом открывая их на мои вопросы.