Венец

«Собственности» постоянно «берутся». Государством у человека, человеком у государства.

В Германии в этом веке графы-губернаторы, назначаемые императором правители провинций, превращаятся в графов-владетелей, передающих «прихватизированные» земли и города по наследству.

На «Святой Руси», с её архаическим пониманием государства как родового владения Рюриковичей, подзадержался принцип «почитать в отца место». Великий Князь может дать своему «детю» тот удел, который считает нужным. Может перевести на другой удел. «Дети же!». Они и сами «скачут по столам» в порядке наследования.

* * *

— Такое… война.

— Усобицы боишься? А что ж ты не воспрепятствовал вокняжению Жиздора в Киеве? Кабы вы, пастыри православные, не допустили призывания воровского — и нынешних забот не было. Не было бы нужды возвращаться к истокам и скрепам, вот к этому (я постучал каблуком по каменному полу), к устроению Владимирову. Креститель-то по своему разумению сынам уделы давал. А Святополк Окаянный воспротивился, Бориса и Глеба зарезал. И где тот Святополк? — Помер в пустом месте между Чехами и Ляхами.

Кто именно «уполовинил поголовье» сыновей Святого Владимира — вопрос, конечно, интересный. Здесь об этом помнят. Но я, «помахивая бритвой Оккама», не умножаю сущностей и следую официальной версии.

Антоний несогласно, кажется, даже не осознавая, тряс головой. Я счёл полезным успокоить:

— Если будет война… мы победим. Но лучше — сперва поразговариваем.

И, вспомнив старый анекдот, добавил:

— Кстати, Антоний, это ответ и на твой предыдущий вопрос.

Понятно, что старые еврейские анекдоты для средневекового православного епископа — далёкое неизвестное будущее. Поэтому пришлось уточнить:

— Насчёт раскола. Или договоримся, или… мы победим.

Ну что ты так недоверчиво смотришь? В моей уверенности сомневаешься? — Зря. Я, как человек с последующим восьми с лишним вековым опытом ответственно заявляю: победа будет за нами.

В смысле: победа будет в… как бы это помягче… сзади. Торчать. Как фея Домского собора у шарманщика.

За кое-какими «нами», которых здесь нет, определённого типа «победа», которую тут даже не вообразить, за цену, здесь непредставимую.

Две угрозы — раскол церковный и усобица княжеская — висели над нами неотрывно. А я — радовался. Экие мелочи! Не война религиозная, как будет в Европах в РИ в 17 в., не «убить или окрестить», как началось ныне с проповеди Неистового Бернарда, не война народная, как будет по всей Руси-России неоднократно и кроваво.

Клубок переплетённых между собой конфликтов. Уже политый кровью, «измазанный» спором «о посте», но ещё не перешедший в полное взаимное отрицание сторон, в войну «до последнего вздоха», «за священное право». Кого-то на что-то. Этих людей уже невозможно было примирить. Но ещё можно было «принудить к миру» Их мечи лязгали в ножнах, были готовы в любой миг взлететь и обрушиться на головы соседей. Оставалось сбивать с толку, «вешать лапшу», «отводить глаза».

Ситуация — время — решение. Я не давал им времени на принятие решений. И менял ситуацию. Проще: городил несуразицы стопочкой.

— Пошли дальше по программе. Государь поклоняется святым иконам, Спасу и Богородице, входит в пределы Св. Николая и св. Климента и поклоняется там. Припадает с молитвой к… здесь, где Креститель похоронен. Полы отмыть! Затоптали-заплевали! Выходит, поддерживаемый епископами под руки, прикрываемый гриднями-диаконами, из храма и поклоняется гробнице св. Ольги. На щит поднимать будем?

Традиция поднимать коронуемого на щит прекратилась в Византийской Империи лет шестьсот назад и возвратится через столетие, когда будут отвоёвывать Константинополь у латинян.

Антоний удивлён: прошлое уже забылось, будущее ещё не наступило. В настоящем нет патриархов, которые бы тащили императора, держа передний край щита.

Сходно с выносом гроба. Со стоящим (в прошлом) или сидящим (в будущем) покойником. Виноват: императором.

— Не будем. Тогда Государь топает пешочком в Феодоров монастырь, где преклоняет колена перед могилой предшественника своего, Великого Князя Ростика. Оттуда возвращается, уже верхом, в свой дворец.