Венец безбрачия

— Что будет, если я выберу тебя? — глухо спросила я, уткнувшись взглядом в свой цветной стаканчик. Стаканчик молчал, улыбаясь радостной мордашкой смайлика «на позитиве». «Выбирайте наш кофе каждое утро!» — гласила размашистая надпись, опоясывающая одноразовое удовольствие. Я тоже выбираю «каждое утро». Я выбираю «каждый вечер», выбираю глоток нежности при расставании и глоток радости при встрече. Выбираю теплоту, которая разливается по душе, когда вижу улыбку. Выбираю сладость встреч и горечь расставаний, терпкие поцелуи и жаркие объятия.

— Я не знаю, наказание мое, — меня потрепали по волосам и сунули в руки кофе. — Просто наслаждайся каждым днем, проведенным вместе, как это делаю я. Что еще нужно для счастья? Хороший кофе, нежный поцелуй, идиот рядом, который всем доказывал, что любви не существует, причем делал это профессионально много лет подряд, а теперь смотрит и думает, что…

— Скажи честно, ты в нее поверил? — с предательской надеждой спросила я, делая глоток и судорожно проглатывая странный комок боли вместе с горечью не размешанного до конца эспрессо.

— А можно отсрочить заседание, уважаемый судья? — на меня смотрели карие глаза с такой мольбой, что пронеслась мысль о том, как выигрывается половина дел. — Я обещаю предоставить доказательства моей непричастности к этому великому и светлому чувству на следующем заседании!

— Понятно, — тяжело вздохнула я, уставившись на пластиковую крышечку, которую нервно обводила пальцами.

— Если таковые найдутся в моей душе, что маловероятно, — усмехнулся демон, глядя мне в глаза.

— Тебе не надоело притворяться? — горько усмехнулась я, снова уставившись на крышечку кофе. — Помнишь, ты меня спрашивал, почему я одинока? Наверное, потому, что просто не умею и не люблю притворяться чьим-то идеалом.

— То есть ты думаешь, что я притворяюсь? Почему ты не подумала, что мне действительно хочется казаться лучше, чем я есть на самом деле, когда ты рядом? Почему тебе в голову не пришло, что мне это может нравиться? Интересно, отчего же ты не допустила возможности того, что во время своей работы я придумываю, куда бы и под каким предлогом тебя сводить? — мне на колено легла рука, на которую я задумчиво смотрела, не отрывая взгляда.

Я сжала стакан с кофе, чувствуя, как с него слетает крышка. Еще немного, и оно бы расплескалось на новое платье.

— Ты действительно мое наказание… Ты хитроумно расставленная ловушка, в которую я сам не заметил, как попал, — меня поцеловали кофейными губами, а я чувствовала, что панически боюсь того момента, когда поцелуй закончится. — Ладно, поехали, наказание мое, я отвезу тебя домой.

Когда я выгрузилась с пакетами, бабушки у подъезда громко засопели, близоруко прищуриваясь в мою сторону.

— Ох, батюшки! — шарахнулась Матвевна, кутаясь в недоеденную молью шаль. — Неужто Светка? Всю жизнь, сколько себя помню, в лохмотьях ходила! Страшная, зачуханная, как пугало! Помнится, бывало, идет, а я думаю, что попрошайка.

Спасибо, буду знать! Я тут, оказывается, не на работу, а на паперть иду!

— И ведь скромницей была! — вздохнула бабка из соседнего подъезда, потирая укутанную поясницу. — А теперь что? Вырядилась! Глянь-ка, платье как подстреленное! И чулки видны! А побрякушек сколько! Слышь, ненаглядная! Все мужу расскажу! Совсем стыд потеряла!

Я поцокала каблуками в сторону двери, проверяя ключи. Поднимаясь по лестнице, я нашла свою правую тапку, которую сунула в пакет. На улице, сквозь открытое окно, раздались голоса:

— Твою вон привезли только что! На крутой машине! — докладывали кому-то бабки. — Вся такая из себя, не здоровается! Всю ночь со своим хахалем каталась, пока ты на смене был!

Я ради интереса даже выглянула, чтобы узнать, за кого меня тут заочно выдали замуж. На ступеньках стоял уставший мужик с сумкой. Насколько я знаю, он живет на четвертом или на пятом этаже. Видимся мы редко, поэтому даже не здороваемся.

— Идет такая, нос воротит! А мы ей такие: «Все мужу скажем!» — кивала Матвевна, голося на весь двор. — Хоть бы деток пожалела! Стыдоба! Только-только ее привезли, бесстыдницу! Муж тут работает, работает, семью содержит, а ее на крутых машинах катают!

Через минуту мимо меня вихрем промчался рогоносец, добегая до своего этажа и колотя в дверь: «А ну открывай, потаскуха! Мне все про тебя рассказали!» Сонный женский голос отдавался эхом в гулкой тишине подъезда: «Ты что? С ума сошел? Да я не…» Довершилась картина детским плачем и криками: «Вон отсюда, потаскуха!» Да, дружный у нас подъезд. И местные спецслужбы с ревматизмом работают не смыкая глаз.

— Так то ж, кажись, Светка была! — внезапно громко с улицы заметила Матвевна, пока с пятого этажа слышались такие крики, что дело пахло разводом.

— Ничего, милые бранятся — только тешатся! — охнула соседка, поглядывая в сторону компании, идущей по дороге. — Вот они! Те, кто в песочнице гадит!

Дальше я слушать не стала, дойдя до своей квартиры. Сколько времени прошло с момента моего похищения, я точно не знаю, но сладкая зевота и таинственная улыбка свидетельствовали, что прошло оно недаром.