Венец безбрачия

— Вот, ползуночек мой, и эта туда же, — вздохнула Медуза Горгоновна, бросая его обратно в сумку. — Я хоть и обещала не вмешиваться, но, так и быть, отвечу! Не дождетесь, девочки! Все-все-все, сыночек. Я не вмешиваюсь. Считайте, что мамы здесь нет…

— А что вы ищете там? — поинтересовалась я, глядя, как рука Медузы Горгоновны открывает шкаф.

— Ничего-ничего, — заметила Медуза Горгоновна, улыбаясь мне. — Вы там шипите себе, а я тут посмотрю.

Хвост мамы скользнул под тумбочку и извлек оттуда внушительный ком пыли. На меня посмотрели, как на свинью, хрюкнувшую из лужи.

— Я спать, а вы как хотите, — зевнула я, глядя, как следом за комком пыли кончик хвоста выудил монетку. На меня бросили взгляд, как на жену олигарха, привыкшую сорить деньгами. Нет, рассказ про папу-василиска очень интересный, но время уже второй час ночи, а уборка меня изрядно вымотала.

Запахнув халат, отнеся сковородку на кухню, я пошлепала к своей кровати, натянула на себя одеяло и уснула. Проснулась я неожиданно для себя от громкого шипения.

— Лежи-лежи, ползуночек, — раздался ласковый голос, преисполненный скорбной горечи. — Это же ваша кровать… Мама здесь, на полу переночует… Свернется клубочком и переночует… Померзнет мама, ну ничего страшного… Ну негде матушке спать… Не позаботилась невестка…

Ну да, не достроила еще одну комнату для мамы. Как я могла?

— Мам! — прошипел Вася, пока мать горестно вздыхала. — Ложись. Будешь спать с нами…

— В качестве кого? — Я окончательно проснулась, даже привстала, откинув стеснение и одеяло. — В качестве участника, тренера, судьи или независимого консультанта-свечкодержателя? Мне просто интересно. Если что — свечка в столе, спички на кухне!

— Вот видишь, ползуночек… Мама на коврике, как собачка, поспит… Выносила, выкормила, а ты весь в папу, гад ползучий… — бухтела Медуза Горгоновна. — Куда же ты смотрел, сынок, когда на эту соглашался? Где же твои глаза были?

— А у тебя нет второй кровати? — встревоженно спросил ползунок, пытаясь нашарить первую. — Или еще одних покоев для мамы?

— Ой, простите, — ехидно ответила я. — Не успела достроить! А раз мама умеет так хорошо строить всех, то пусть она будет так любезна построить себе дом и жить отдельно!

Интересно, я правильно намекаю на то, что не собираюсь в срочном порядке арендовать двухкомнатную квартиру ради трехдневного визита чужой мамы?

— Обычно женихи как-то самостоятельно справлялись, — улыбнулась я, даже не собираясь двигаться. — Спокойной ночи…

Я снова накрылась одеялом. Проснулась оттого, что меня сдвигают на край кровати.

— Уговорил. Так и быть. Мамочка на краешке поспит, — раздалось шипение в темноте.

Судя по тому, насколько меня сдвинули, мама заняла весь плацдарм, оставив потенциальной молодой семье ютиться над пропастью. Послышались звон браслетов и шипение.

Я снова выплыла из мира грез оттого, что по моей ноге скользит змея, а меня кто-то нежно поглаживает по спине рукой. Если я сейчас обернусь и увижу потенциальную свекровь, то… Хотя нет, не свекровь.

— Я не поняла, что это за поползновения! — прошипела я, жадно сгребая свою подушку и ревниво оберегая свое одеяло. — Ты что? Озабоченный?

— Да, я озабоченный тем, что маме холодно. Я отдал ей свое одеяло, но ей все равно холодно, — шепотом заметил жених. Судя по охам, ахам и вздохам, на том конце кровати ему рожали братика или сестричку. Причем, я подозреваю, отцом на этот раз был ежик.

— Не мои проблемы, — зевнула я, слушая, как ахи, охи, стоны и вздохи становятся на пару децибел громче. Уснуть под такие крики долго не удавалось.

— Что ей нужно? — процедила я, хватая покрепче свое одеяло, которое пытались утащить, и спасая свою родную подушку от участи стать «гуманитарной помощью замерзающим».

— Забыла я дома свой чехольчик для хвоста, — охала мама на весь дом. Я встала, таща за собой подушку и одеяло, включила свет, глядя, как мама работает пособием по всем болезням мира, имитируя то инфаркт, то инсульт, то лихорадку с ознобом. И тут меня осенило, что в шкафу валялся пыльный чехол от старой искусственной новогодней елки. Зелененький, длинненький, брезентовый. Как чувствовала, что пригодится!

— Держите, мама, — ласково заметила я, протягивая ей подарок, оставшийся по наследству от предыдущих квартиросъемщиков.

Мама перестала охать, глядя на мой скромный и скомканный презент.

— Ну, натягивайте, — заботливо заметила я, глядя, как мама стала напяливать его на манер носка. Чехол пришелся маме впору. Через минуту я всеми силами пыталась удержать всхлипывания от смеха. На кровати лежала мама, обвешанная драгоценностями, как новогодняя елка, а на хвосте растянулась надпись: «С новым гадом! Это семейный праздник!» Не знаю, какая зараза исправила фломастером надпись, но я обещаю, что разыщу ее и пожму руку. Мама повернулась на другой бок, обнажая плохо пропечатанное стихотворение, до акта вандализма подразумевавшее елочку: «Ах, у телки, ах, у телки два больших шара! С новым гадом, с новым счастьем! Ура!» Я не знаю, кто пишет стихи для открыток и поздравлений, но это — лучшее, что я читала за всю свою жизнь.