Она положила тело ребенка на стол – осторожно, словно боялась причинить ему боль. Потом обвела опустевший зал невидящим, остекленевшим взглядом и тихо вымолвила:
– Он взял это яблоко из моих рук.
– О чем это ты? – Гила озабоченно посмотрела на нее, подошла ближе, заглянула в глаза, коснулась ладонью лба, но Гвендилена досадливо отбросила ее руку.
– Я сама дала ему это яблоко! – закричала она. – Тогда, год назад… Эта монахиня… Она сказала, что мой сын примет смерть из моих рук! И теперь это сбылось!
– Прекрати, – строго сказала Гила, – успокойся и веди себя как подобает. Или ты хочешь прослыть безумной?
– Мне все равно! – огрызнулась Гвендилена. – Мои сыновья мертвы! Оба! Она сделала это нарочно, я уверена… Столько лет ждала своего часа, чтобы отомстить, и дождалась! Будь она проклята вместе со своей богиней! Камня на камне не останется от ее монастыря, а всех сестер, этих лицемерных шлюх, возомнивших себя святыми, я велю продать в публичный дом в Терегисте!
– Перестань, – Гила старалась говорить спокойно, но голос ее дрогнул – пожалуй, впервые за долгие годы, – если ты поступишь так, то очень пожалеешь!
Но Гвендилену уже было не остановить.
– Кто ты такая, чтобы указывать мне? Я сравняю с землей это гадючье гнездо! Сегодня же пошлю туда отряд
Гила повернулась и молча вышла.
Оставшись в одиночестве, Гвендилена схватила серебряный колокольчик и отчаянно затрясла им. Яспер явился на зов, как всегда, хотя вид у него был испуганный и подавленный. Таким он не был даже после смерти Хильдегарда… Туда, где лежало тело малыша Гердвина, он старался не смотреть.
– Иди и позови сюда Олева, командира
Глава 6
Наутро Гвендилена проснулась рано. Солнечный луч щекотал ресницы, и его прикосновение было таким нежным и теплым…
Она открыла глаза и улыбнулась, такое красивое и ясное выдалось утро. Легкий ветерок чуть трепал тонкую полупрозрачную белую занавеску, море вдалеке сверкало и переливалось на солнце всеми оттенками бирюзы. «Хороший день сегодня… – подумала Гвендилена, потягиваясь и протирая глаза, – наверное, малыш Гердвин захочет погулять в парке!»
Она еще улыбалась, пока не проснулась окончательно. Воспоминание о случившемся вчера обрушилось на нее, словно каменная глыба. Только сейчас, осознав, что Гердвина больше нет и никогда не будет, Гвендилена поняла с отчетливой и жестокой ясностью, что теперь ни этот день, ни любой другой не будет для нее по-настоящему хорошим.
Мир словно подернулся серой пеленой. Море уже не казалось таким ярким и красивым, солнце стало тусклым, и все вокруг стало ненужным, лишним, раздражающим…
Гвендилена с некоторой досадой вспомнила о том, что вчера отправила отряд
Голову пронзила острая боль. «Надо позвать Гилу, – решила Гвендилена, – у нее наверняка найдется какое-нибудь снадобье на такой случай!»
Она потянулась за колокольчиком. На звонок явилась служанка – совсем юная, рыжая и веснушчатая. Раньше Гвендилена не видела ее… Девушка напомнила ей веселую хохотушку Летту – и это тоже почему-то раздражало.
– Позови ко мне Гилу! Да поскорее, – приказала она.
Перепуганная девушка опустила голову, уставившись на свои башмаки.
– Ну, что ты стоишь? Иди! – прикрикнула на нее Гвендилена.
Она отвернулась к стене. Смотреть на мир, видеть солнце, море, а особенно людей было просто невыносимо! Как они смеют жить, если малыша Гердвина больше нет?
Девушка явилась совсем скоро, но почему-то одна.
– Где Гила? – резко спросила Гвендилена.
– Простите, госпожа, она не может прийти, – пролепетала служанка.
– Не может? Это почему же? – Гвендилена чувствовала, как все внутри закипает от еле сдерживаемой ярости. – У нее есть более важные дела?
– Нет… Просто она умерла! – выпалила девушка.
– Как умерла? Этого не может быть!
Гвендилена вскочила с постели, забыв про головную боль. То, что Гила могла умереть, оставив ее одну в такой момент, просто в голове не укладывалось! Этого не могло быть, если только…
– Подай мне платье, – приказала она, – да не то, черное.
И дрогнувшим голосом добавила:
– Мой сын вчера умер.
Войдя в комнату Гилы, Гвендилена замерла на пороге. В нос ударил тяжелый пряный запах, уже знакомый ей. Так пахло от маленького пузырька с темной жидкостью, которой когда-то Гила поила ее, чтобы заглушить боль от ожогов. «Значит, она сделала это сама, – поняла Гвендилена, – значит, больше не захотела жить!»
Целительница лежала на ложе, застеленном белым покрывалом, в платье с вышитыми цветами и звездами. Это платье Гвендилена уже видела на ней – давно, еще в Кастель-Маре, когда умер Людрих… Лицо Гилы было очень бледным и спокойным, руки сложены на груди, а пальцы крепко сжимали небольшой свиток пергамента, скрепленный алой сургучной печатью, похожей на кровавое пятно.