Венец для королевы проклятых

– Да, конечно, – заторопилась она, – я отдам тебе все – деньги, золото, драгоценности…

Но Гила лишь отмахнулась.

– Глупая девочка… Оставь себе свои побрякушки! Мне нужно от тебя нечто совсем другое.

– Чего же ты хочешь? – спросила Гвендилена, внутренне холодея. Она чувствовала, что цена будет немалой… И что-то подсказывало, что лучше заплатить ее сполна.

Целительница ответила не сразу. Гвендилена сидела перед ней ни жива ни мертва, а Гила, глядя ей в лицо испытующе и чуть насмешливо, будто наслаждалась своей властью.

– Ты должна убить короля Людриха, отца принца Хильдегарда, – сказала она так спокойно и просто, что девушка на миг оторопела.

Такого она точно не ожидала. Именно сейчас, когда она наконец-то достигла всего, о чем мечтала (ну или почти всего!), ее благополучие, ее выстраданное счастье снова оказались под угрозой! Убить короля – это ведь непросто, тем более что Людрих, как она успела понять, отличался весьма крутым и суровым нравом.

– Короля? Но почему? – невольно вырвалось у нее.

– Ты и правда хочешь знать об этом, девочка? – спросила целительница. Голос ее был спокоен, но в то же время и затаенная угроза слышалась в нем. – Ты уверена в этом?

– Да, в самом деле хочу! – Гвендилена вскинула голову. – Как говорил когда-то мой отец, по краю пропасти лучше идти с открытыми глазами!

На самом деле Ригор сказал эту фразу всего один раз, когда собирался покупать лошадь на ярмарке, но маленькая Гвендилена запомнила. Все, что говорил отец, казалось ей очень важным, мудрым, значительным… Но без сомнения, он был прав, и, если уж идти на смертельный риск, стоило бы знать, за что!

Она осторожно накрыла ладонью руку целительницы и тихо вымолвила:

– Расскажи, Гила, прошу тебя.

– Меня зовут Гиллиам ап Кеаллах! – женщина гордо приосанилась. В этот миг она показалась Гвендилене высокой, даже величественной. – Мой отец был одним из старейшин народа эйрим-киал, издревле населявшего острова, а мать – знаменитой целительницей!

Она помолчала и, таинственно улыбнувшись, добавила:

– В моем роду были майяры.

Это непонятное слово она произнесла с такой гордостью, будто речь шла об особах королевской крови. Было любопытно, что она имеет в виду, но почему-то Гвендилена постеснялась переспрашивать.

А Гила все говорила, будто не могла остановиться, спеша выплеснуть все, что накопилось на душе за годы молчания:

– Мать учила меня всему, что знала сама. Из четырех сестер именно меня она выбрала преемницей! Когда мне исполнилось семнадцать, я стала керидайл – посвященной. Перед ликом Бригейлы, Белой богини, я произнесла обет, меня облачили в белые одежды и увенчали венком из омелы…

– Ты была монахиней? – удивилась Гвендилена.

Гила снисходительно улыбнулась.

– Наша вера не дозволяет служить богине женщинам, не ставшим матерями. А я родила близнецов, мальчика и девочку! В наших местах это считалось знаком высшей благодати.

Гвендилена уставилась на нее во все глаза. Сама мысль о том, что суровая Гила когда-то была матерью, казалась странной, даже дикой!

– В день, когда моим малюткам исполнился год – как раз в праздник Золотого огня, когда ночью зажигают костры, встречая весну, – на отмели возле Белых скал высадился отряд Людриха. Тогда он еще не был королем… И жаждал снискать воинских почестей. Наши мужчины храбро сражались, но их было слишком мало. Все они полегли там, на берегу, под ударами вражеских мечей, и белый песок стал красным от крови! Мой муж и братья тоже пали там вместе с другими…

Голос женщины дрогнул, но лишь на миг. Она отерла слезу и, покачав головой, добавила:

– К счастью, они так и не увидели, что случилось потом!

– А что стало с остальными? – спросила Гвендилена. Она еще хотела надеяться, что хоть для кого-то из соплеменников Гилы все закончилось благополучно… Но сердце знало, что это не так.

– Женщины, дети, старики пытались укрыться в священной роще под сенью айама, Вечного Древа… Люди моего народа верили, что корни его уходят в подземный мир и питаются из Источника Жизни, откуда берут начало все ручьи и реки, а вершина служит подножием для трона Агграминда – Отца Всех Богов.

Но в тот день айам не смог защитить нас. Мой отец – а он был уже глубоким старцем! – умолял пощадить женщин и детей, заклинал небом, землей и всеми богами, но напрасно. Они убили его, а его головой играли, пиная ее ногами, словно мяч. А потом… – тут ее голос прервался, и глаза остекленели, и Гила замолчала, уставившись в пространство. Она долго сидела, словно окаменев, и, наконец, вымолвила каким-то неживым деревянным голосом:

– Эта игра вскоре наскучила им, и они затеяли другую – подбрасывали в воздух маленьких детей и ловили их на копья. И моих… тоже. Я видела это и ничего не могла сделать!

Гвендилена слушала ее не дыша. Она вспомнила родную деревню, пылающий сарай, крики обреченных…

Гила встала, достала с полки маленький пузырек, поспешно отхлебнула какой-то жидкости и некоторое время сидела молча, закрыв глаза. Гвендилена даже испугалась, что она умерла, но целительница, словно придя в себя, заговорила вновь – сухо и почти спокойно: