Но еще тяжелее для нее было другое… Хильдегард болезненно и остро переживал унижение, перенесенное от отца во время обеда после
С сыновьями он обращался холодно и за все время в пути не приласкал их ни разу. Гвендилену же попросту не замечал! Даже не прислал справиться о ее самочувствии. Она догадывалась о том, что нашлись доброхоты, поспешившие донести ему о той ночи, что она провела в спальне короля, и опасалась, что после случившегося принц может и вовсе прогнать ее прочь. Даже не из ревности, нет – из одного лишь уязвленного самолюбия.
С каждым днем Гвендилена слабела. Она почти не могла есть, с трудом поднималась… Заметив пятна крови на платке, которым утирала рот, девушка не на шутку испугалась. С матерью ведь было то же перед смертью!
Когда первый приступ паники прошел, Гвендилена постаралась успокоиться. Стиснув зубы, она гнала прочь дурные мысли, снова и снова твердя себе: «Все еще может измениться! Все может измениться, надо только дотерпеть и выдержать…»
От этого становилось легче. Пусть ненамного, но все же.
До замка Кастель-Мар принц и его спутники добрались поздней ночью, усталые, измученные и в скверном настроении. Замок встретил их неприветливо – огни давно погашены, подняты мосты, и на миг показалось, что он вовсе обезлюдел, как заколдованная башня Ретцель из старой сказки, все обитатели которой внезапно исчезли из-за проклятия, произнесенного ведьмой.
Пришлось еще ждать, когда откроют ворота. Сонные стражники не сразу сообразили, кто перед ними, а когда поняли, что господин вернулся домой, мигом подняли на ноги всех в замке, словно стараясь своим рвением загладить допущенную оплошность. Захлопали двери, в окнах затеплились огни, и слуги сбивались с ног, чтобы достойно встретить принца и его свиту.
Гвендилена совсем ослабла. Она и подумать не могла, что просто подняться по лестнице будет так тяжело! К счастью, отдых и тепло способны сотворить чудеса. Гвендилена даже смогла поесть немного, и совсем скоро она почувствовала себя гораздо лучше. Горячая вода, огонь в камине, теплая постель – все радовало ее после утомительного путешествия… Но главное – она наконец-то была
Девушка свернулась клубочком под одеялом, но стоило лишь закрыть глаза, в дверь тихо постучали. Гвендилена вскочила и, как была, в одной сорочке, метнулась открывать. Она надеялась, что это Яспер пришел за ней, как в былые дни, что он просто забыл про условный стук или что-то перепутал…
Но радость ее тут же погасла – на пороге стояла Гила. Видеть ее сейчас совсем не хотелось.
– А… Ты пришла? Что тебе нужно?
– Я слышала, ты больна, – ответила целительница. Она прикоснулась ко лбу девушки, заглянула ей в глаза, зачем-то подержала за руку… И мрачно закончила: – А теперь и сама вижу, что это правда. Ложись в постель, не стой босиком на полу!
Гвендилена повиновалась. Спорить с Гилой у нее никогда не хватало духу… Тем более сейчас, когда она была так слаба. Пока целительница хлопотала вокруг нее – растирала ноги, мазала грудь и спину какой-то вонючей мазью, поила горьким отваром – она лежала, безучастная ко всему, как деревянная кукла.
Закончив, Гила села рядом.
– Думаю, нам надо поговорить, – строго сказала она, – не бойся, это ненадолго… Потом ты заснешь, а завтра тебе станет лучше.
– Поговорить? О чем? Я выполнила то, что ты хотела, – устало вымолвила девушка.
– Я знаю, – очень серьезно ответила целительница, – и знаю, какой ценой.
– Да что ты можешь знать! – не выдержала Гвендилена, с трудом приподнявшись на ложе, – Хильдегард… Он больше меня не любит! – выпалила она, давясь слезами.
Она разрыдалась, отчаянно и безутешно, словно выплескивая наружу все напряжение, страх, усталость, что накопились за последнее время.
– О, не тревожься! – утешила ее Гила. – Не пройдет и трех дней, как твой принц позовет тебя снова. Сейчас он пьет и задирает юбки служанкам, стараясь позабыть свой позор, но пыла его хватит ненадолго, поверь.
– Правда? – Гвендилена искоса, недоверчиво посмотрела на нее, утирая слезы.
– Конечно, – улыбнулась Гила, – разве я обманывала тебя когда-нибудь?
– Нет, – честно ответила девушка.
Она вдруг вспомнила про кольцо и торопливо стянула его с пальца.
– Вот, можешь забрать! Это твое.
Гила поджала губы, и лицо ее вдруг стало строгим, непроницаемым.
– Оставь себе, – сухо вымолвила она, – может, пригодится… Или просто на память.
– Думаешь, я хочу помнить? – фыркнула Гвендилена, но Гила осталась такой же непроницаемо-спокойной.
– Хочешь ты или нет, помнить приходится обо всем… Когда-нибудь ты сама поймешь это.