Венец для королевы проклятых

Конечно, у нее есть еще дочь, Амаласунта – прелестное создание, легкая и яркая, словно бабочка. Она поет и смеется, чудесно танцует и играет на арфе, вышивает шелком и любит выращивать цветы в дворцовой оранжерее… Но, глядя, как с каждым днем расцветает ее красота, Гвендилена чувствовала, как дочь отдаляется от нее. Скоро она станет совсем чужой… А там и вовсе покинет ее навсегда. Отец позаботится о том, чтобы найти ей достойного мужа. «Нашу девочку мы не отдадим кому попало! – повторяет он и в такие минуты становится похожим не то на покойного отчима, не то на трактирщика Гавера. – Замужество королевской дочери – это важный вопрос, тут никак нельзя ошибиться…»

В королевскую резиденцию в Терегисте уже наведываются послы и как бы невзначай упоминают о том, что слава о красоте и добродетели Амаласунты дошла до их земель. Они привозят подарки для юной принцессы, а потом заводят долгие, осторожные разговоры…

Хильдегард милостиво выслушивал всех, но никому не говорил ни «да», ни «нет», только разводил руками, повторяя: «Моя дочь так молода… Ей рано думать о замужестве! Она еще дитя, как я могу расстаться с ней?» При этих словах он улыбался такой обезоруживающей улыбкой, что послам ничего не оставалось, как отправиться восвояси, выразив перед этим глубочайшее уважение к его отцовским чувствам.

Только Гвендилена знала, насколько наигранным было это мнимое простодушие. По вечерам, запершись с советниками в своем кабинете, Хильдегард среди прочих государственных дел продумывал разные варианты военных и торговых союзов, что могло бы принести замужество дочери. «Счастье еще, что малютка уродилась такой красавицей! Вся в мать, – говаривал он с довольной улыбкой. – Пока еще никто даже не заикнулся о размере приданого. Конечно, при замужестве мы достойно наделим ее, чтобы моя крошка ни в чем не чувствовала себя ущемленной, но ведь она сама по себе – настоящее сокровище!»

Придворному живописцу уже заказан парадный портрет, и юная Амаласунта в белом платье с кружевами, украшенном разноцветными лентами, часами простаивает на балконе, увитом плющом и виноградом, небрежно опираясь о мраморную балюстраду и рассеянно глядя вдаль.

Словно птица, которая вот-вот улетит…

Гвендилена невольно вздохнула. Конечно, она не желала для дочери судьбы старой девы – это было бы несправедливо! Пусть выйдет замуж, станет королевой в далекой стране, родит детей, будет счастлива… Ей самой остается только смириться с этим уже сейчас, чтобы, когда придет время, отпустить свое дитя и не плакать, даже если они больше никогда не увидятся.

Вот и солнце уже поднялось, начался новый день – еще один день… «Даже удивительно, как быстро летит время! – думала Гвендилена, чуть прищурившись и прикрывая глаза ладонью. – Кажется, совсем недавно мы венчались с Хильдегардом в замке Кастель-Мар, переезжали в Терегист, обустраивались на новом месте и привыкали к положению королевской четы. Мы были молоды, но время идет, и повзрослевшие дети – может быть, самое яркое тому подтверждение!»

Принц Римеран вырос настоящим богатырем – высокий, широкоплечий, очень сильный, он легко сгибал кочергу и на спор поднимал на плечах годовалого бычка. Он мастерски владел копьем и мечом, умел объезжать самых злых и непокорных лошадей, участвовал во всех дворцовых турнирах и всегда побеждал! Ростом и статью он пошел в покойного деда, Людриха, и Гвендилена порой вздрагивала, если видела его со спины, – таким разительным было сходство.

Правда, шрамы, обезобразившие его, так и не изгладились, наоборот – рубцы стянули кожу, и лицо юноши казалось уродливой маской вроде тех, какими крестьяне отпугивают злых духов во время осеннего праздника Самайн.

Одно время это немало беспокоило Хильдегарда. Невелика радость быть королем и основателем династии, если твой первенец и наследник выглядит как горный тролль! Однако все разрешилось наилучшим образом – Римеран изъявил желание вступить в братство Золотого Щита, чтобы стать арвераном — монахом-воином, защитником веры. «Богов не испугают мои шрамы!» – с усмешкой говорил он и добавлял уже серьезно:

– А тот, кто видит сердцем, вовсе не заметит их.

Хильдегард одобрил и поддержал его решение. «Сын мой, я горжусь тобой! – торжественно произнес он. – Поистине, служить богам – достойная участь… Может быть, даже более достойная, чем быть королем». Он обнял сына и даже прослезился, но в словах его сквозило плохо скрытое облегчение.

Осталось лишь дождаться, пока Римерану исполнится двадцать пять лет. Вступление в орден ранее этого возраста не допускается, и Великий Магистр не пожелал сделать исключение даже для отпрыска королевской крови. Как ни хотел бы Хильдегард ускорить это событие, но благоразумно предпочел не ссориться с могущественным орденом и не настаивать на своем.