Венец Евриномы (СИ)

========== Мария. Глава 1. Огонь ==========

В декабре рынок похож на цветную мозаику. Он переполнен, крепко надушен специй пряным ароматом, говорит на своём варварском диалекте — смеси языков и акцентов.

И я всем сердцем отдалась декабрю, ведь это так просто — затеряться в драпировках индийских тканей, в толпе туристов, примешивая свой голос к гулу остальных.

— Вот этот вещь два штука и десять таких, — в моём голосе звучал жуткий акцент, но я могу говорить и как коренной житель. На конспирации настаивал Джейсон, а я не спорила, второй год продолжая играть роль американской туристки. Весьма посредственно.

Старая торговка улыбнулась, обнажив ряд желтоватых от курения трубки зубов, и поинтересовалась:

— Не хотите ли взять манго? Теперь пошёл сезон их созревания.

— Хороший погода, синий море, вас не понимать, спасибо, — ответила я, укладывая в пакеты фрукты. Манго я покупала в соседнем ряду, там дешевле…

И вместо того, чтобы вернуться домой короткой дорогой, я побрела вдоль береговой линии, где пенные губы Океана нежно касались моих ступней. Я всегда останавливалась на призывный его монолог, который и без того слышала в себе каждый божий день. Охрипшие от зова волны.

Повернувшись к Океану лицом, я не смогла удержаться и ступила в воду: передо мной только прекрасное, где неба синь растворила линию горизонта. Впереди меня красота, по обе руки совершенство и позади ничего нет… знаю, когда-нибудь я стану частью всего этого великолепия. Песчинкой в пустыне безграничного.

Придёт тот день, когда войду я в воду и побреду вперёд, не оглядываясь. Океан попробует меня языками своих волн, а потом уронит, проглотит, растворит, как кусочек сахара в своей бездонной чашке. Я буду принадлежать Ему, я стану Им.

— Мария, Мари-и-и-я, — послышался из-за спины, с берега, знакомый голос, и только он смог выдернуть меня из оцепенения. Джейсон спешно, не снимая кроссовок, бросился в воду, торопясь ко мне. И, пожалуй, его можно понять: волны держали меня за талию, они даже касались груди, Океан завлекал меня в свой танец.

Но всегда, когда приходил Джейсон, я переставала слышать его музыку. Мокрые, требовательные пальцы отпускали.

…

Я обернулась. Посмотрела через плечо. Лицо Джейсона озаряла та самая улыбка, которая увлекла меня за собой два года назад и держала до сих пор. В ней миллион вольт, которые, пожалуй, могут убить, если такой разряд попадёт в воду. А вот взгляд Джейсона всегда оставался настороженным. Он не понимал моих действий, а потому автоматически оценивал ситуацию, так, как он привык. А я… я тоже старалась. Привыкнуть.

— Что-то случилось, Мари, — он осторожно подошёл ко мне и, перехватив один пакет, вплёл свои пальцы в мои. В его голосе не прозвучало вопроса. Только утверждение. И осознание того, что он всё знает лучше меня. Это правда.

Между нами повисла пауза, расправила плечи тишина. Такая вязкая и густая, что кажется, её можно ощутить телесно.

— Что с тобой? — теперь Джейсон задал именно вопрос, и голос прозвучал намного мягче.

Я молчала и рассматривала человека, о котором, к сожалению, и сказать ничего не могла.

Джейсон Борн… так, по крайней мере, его называла я. Хотя в иных документах он записан Фомой Киняевым или Диего Фернандесом. Да и я рядом с ним давно перестала быть Марией Кройтц. Джул Баррет — вот моё новое имя. Одно из многих.

Джейсон всё ещё смотрел на меня, когда стальной замок его пальцев ослабел, а он шагнул вперёд, сократив расстояние до минимума, заключил меня в кольцо объятий. Пакеты с покупками моментально оказались в воде, и Океан тут же принял наши скромные дары. Джейсон крепко прижался щекой к моей щеке, так, что мне стало больно и невозможно смотреть; лишь краем глаза заметила несколько зелёных яблок, покачивавшихся на поверхности воды рядом с нами.

Губы Джейсона солоноватые на вкус, возможно, от длительной ежеутренней пробежки, а может быть, он всегда был частью Океана, но не признавался мне в этом. Я озвучила вопрос, на который он лишь ожидаемо предложил вернуться домой.

— Я приготовил кофе и яичницу с беконом.

— Хорошо.

…

По берегу до нашего бунгало почти километр, и всё время, пока мы шли, Джейсон молчал. Он не был обижен, а размышлял, и это обстоятельство выдавала глубокая морщинка, разделившая пополам его переносицу.

И снова он дал мне время на внутренние диалоги. На размышления и вопросы, которые так и останутся без ответа.