Иван покачал головой.
– И в чём суть?
– Всегда и везде есть люди, способные убивать себе подобных. Это не очень страшно, а иногда и необходимо. Страшно, когда такими становятся все. И убивают, просто потому, что так живут. Ни во что уже не веря!
– Но во что можно верить, убивая друг друга? В высший разум, в вечное добро?
– Да ни во что! Невозможно… Но очень нужно. Нужно верить, что есть какая-то цель у всего этого.
– И что: убийство ради высшей цели уже не грех? – хмыкнул Иван.
– А когда было иначе? Вся и разница, что цели меняются. Но обязательно остаются Высшими, как иначе?
Иван потрогал пальцем губы, посмотрел на свет. Похоже подсохло – аккуратнее надо улыбаться.
– Как же вы свою планету до такого состояния довели? – пробормотал он тихонько.
– Мы довели? – воскликнул больной так, что капельки крови и слюны брызнули в стороны. – Мы?! На Сэли с нашей планеты везут детей для публичных домов, в прислугу, на органы… Нужен сэлийцам мир на Логоре? На промышленной Актавии всегда дармовые рабочие руки нужны, а где их взять? Поедут логорийцы загибаться за бесценок на Актавию, если в их доме будет мир? Астара сюда сыт поставляет – нужно астарийцам, чтобы логорийцы его сами выращивали? Вам всем нужно, чтобы мы сидели в грязи и крови! Вам всем от этого сплошная польза! И нет среди вас чистеньких, не обольщайся!
Он зашёлся в хрипе, закашлялся гулко и страшно, разбрызгивая кровавую слизь; сухая ладошка беспомощно колотила по куче тряпья – в то место, где должна находиться грудь. Спокойно сидевшие до этого люди в панике снялись с места, бросились к двери. Те, что добежали первыми, отчаянно, сбивая в кровь кулаки, замолотили в грохочущую и дребезжащую дверь, задние жались к ним, стремясь уйти от страшной опасности подальше. Хорошо ещё, что людей в камере сидело немного, иначе первых просто бы размазали в красную кашу. Дико визжала знакомая, маленькая девчушка, тыкала пальчиком в сторону забрызганного кровью лица Ивана. Она не понимала своего счастья – оказаться в последнем ряду, так далеко от выхода. А если бы первой прибежала…
Иван схватил ковш, бросился к ведру, зачерпнул воды и вернулся к больному, но поздно, поздно… Да и не помогла бы вода, чего уж там. Из кучи рванины жизнь ушла, остались ветхие тряпки, ветхие кости, ветхая кожа. Иван плеснул воду на лицо, шершавой ладонью размазал, утёрся грязным рукавом.
Дверь открылась и людская волна, едва не сбив с ног охранника, выплеснулась наружу и растеклась в разные стороны. Коротко тявкнул автомат, один из бежавших нелепо взмахнул руками, запутался в собственных ногах и упал в пыль, оставшись лежать бесформенной кучей. На серо-зелёной куртке влажно набухло чёрное пятно, вниз поползло и взялось подтекать грязной, блестящей лужицей. Остальные пленники рухнули, кто где бежал – живые, но уже ни на что не способные. Смерть везде, везде, везде…
Меченый верзила заглянул в камеру.
– Давай, выноси дохлятину и скидывай под обрыв. Дело знакомое. Недолго ты с новым дружком похороводился!
– Я астариец! – сбивчиво забормотал Иван, заметив нехороший блеск в его чёрных глазах. И то, как старательно верзила выдерживает дистанцию, не опуская автомат.
– Я для вас неопасен! Я не могу заразиться, нам прививки специальные ставят. А иначе стал бы я с больным разговаривать! Ну что я, идиот, что ли?
Вытянул перед собой руки, совершенно не понимая, что этот жест должен означать и в чём убедить.
– Я дорого стою! Но живой! Астара за меня хорошо заплатит. Не надо меня убивать!