Венец многобрачия

– Вряд ли нас могут подслушать. Видите ли, в чем дело, для того чтобы подслушать, нужно установить специальную аппаратуру, – начал он объяснять мне, как будто я не смотрю боевики, – а для этого нужно войти в квартиру.

– Не обязательно, – живо прервала его я, – микрофон в вентиляционное отверстие…

– Я продолжаю, – сказал Эрик, – так вот, у меня установлена такая сигнализация, которая реагирует даже на малейшее прикосновение ко всем дверям и стенам квартиры. То есть поставить-то, может, им и удастся, но я обязательно об этом узнаю. И к тому же, с чего вы решили, что за мной наблюдают? Потому что мои приступы начинаются в определенное время, после моего прихода?

– Ну, за тем, когда вы приходите, следить не надо, – усмехнулась я. – В восемь тридцать вы выходите из парадной утром, а в семнадцать тридцать входите в нее вечером, плюс минус три минуты. И так каждый день.

– Неужели? – удивился Эрик. – А я и не замечал.

– Но за вами обязательно должны наблюдать, чтобы знать, один вы возвращаетесь с работы или нет. Стало быть, они наблюдают из окна. Или из припаркованной машины.

– Постойте, мы еще не выяснили, что на меня кто-то воздействует, вы меня не убедили, а уже рассказываете про сговор…

– Так я же и хочу рассказать, а вы все время перебиваете! – Я уже начала сердиться, потому что машина и правда была холодная и жесткая, и еще мне по-прежнему хотелось есть, – мы ведь так и не успели поужинать.

– Все же я настаиваю, что в моей квартире нет подслушивающих и подсматривающих устройств, – упорствовал Эрик, – хотя бы потому, что если бы злоумышленники знали, что я не один в квартире, то не стали бы воздействовать на меня при свидетеле. Ведь в конце концов вы заметили платежку.

Он посмотрел на меня с чувством явного мужского превосходства – мол, вот я какой умный, а ты не смогла додуматься до элементарных вещей.

– А если такой умный, – сварливо начала я, – то установил бы видеокамеру, она и сняла бы, как ты печатаешь платежки, а потом их сжигаешь. И вовсе незачем было меня звать!

Эрик выглядел таким смущенным, что мне стало его жаль.

– Действительно, – промямлил он, – как это я не догадался.

– Один – один! – весело крикнула я и соскочила с проклятой машины. – Идем ужинать!

И, раздирая зубами зверски пересохшего цыпленка, я поведала Эрику кое-что из записок Валентина Сергеевича о замечательном препарате и о принципе его действия, насколько я смогла это понять.

– Я, конечно, не химик, – задумчиво проговорил Эрик.

– Дело не в химии. В записках сказано, что когда препарат испытывали на добровольцах, то он срабатывал по-разному, в зависимости от индивидуальных особенностей человека. Люди, у которых и так были парапсихологические способности, с помощью препарата могли сделать настолько больше, что это казалось чудом. А люди обычные просто угадывали карты Зеннера с меньшим количеством ошибок.

Я постаралась сказать это с максимальной уверенностью, потому что если бы Эрик усомнился и спросил меня, что это такое – карты Зеннера, то я бы имела бледный вид, ибо о Зеннере не имела ни малейшего представления. И что еще за карты – игральные, что ли?

– Пока оставим препарат в покое. Эти записки натолкнули меня на мысль, что над тобой кто-то осуществляет эксперимент, воздействует на твою психику.

Эрик изменился в лице. Еще бы, кому приятно узнать, что у тебя в голове хозяйничает кто-то посторонний, да еще и явно с преступными намерениями.

– Чужая воля, – пробормотал он.

– Слушай, не раскисай, – раздраженно прервала его я, – у меня тоже положеньице – не дай бог, но я не опускаю руки.

Совместное сидение на стиральной машине очень сближает, потому что мы с Эриком после этого как-то незаметно перешли на «ты».

Далее я весьма подробно, с отступлениями и повторениями рассказала ему про Луизу, про Еремеева, про тетрадку и синий «Форд», про итальянского актера Волонте и про то, как мы с Горацием нашли записки Валентина Сергеевича.

– Замечательный был старик! – восхитился Эрик. – Он мне всегда нравился. Но… постой, постой… Значит, сегодня утром вы с Горацием подверглись нападению бандита, потом Гораций его угробил…

– И мы пошли домой. А потом еще раз туда ходили с Олегом, – краем глаза я заметила, как Эрик нахмурился при упоминании Олега, – там никого не было.

– Они унесли труп или живого, но раненого, – неуверенно сказал Эрик.

– Правильно соображаешь.

– Трудно поверить. – Он смотрел на меня скептически.

– А чужая воля? – прищурилась я.

– Что такое?

– Договорились же: я верю в твою сумасшедшую историю, а ты – в мою. Я считаю, что ты – не врун и не псих, а ты, – что я не истеричка и не выдумываю истории от одиночества, чтобы привлечь внимание интересного мужчины.

– Да-да, извини. – Он передвинул свой стул поближе ко мне. – Но если все так, как ты говоришь, то что ты теперь собираешься делать? Если записки важны для тех людей, то они не оставят тебя в покое.