Венец скифского царя

– Да, и еще – что все народы ненавидят Ниневию, потому что тяжелое ярмо возложила она на своих соседей. Поэтому, если кто-то поднимет на Ниневию свой меч, многие пойдут за ним!

– Что ж, я поговорю со своим сыном, когда он станет царем. Может быть, его заинтересуют твои слова. А пока – отдай мне царский венец, за которым я тебя посылала.

– Нет, госпожа, так не будет! Сначала ты поклянешься мне, что сделаешь все, о чем я тебе говорила, что убедишь своего сына обрушиться на Ниневию.

– Клянусь…

– Нет, ты поклянешься священной клятвой, клятвой своих предков, клятвой крови и железа!

– Что ты знаешь о священной клятве, рабыня?

– Пусть я рабыня, но я знаю достаточно. Я знаю, что ты не посмеешь нарушить эту клятву.

Царица посмотрела на гречанку долгим тяжелым взглядом, и рабыня выдержала этот взгляд. И ее ответный взгляд показал, что она не уступит, что отдаст царский венец только на своих условиях.

И скифская царица первой отвела глаза.

– Что ж, пусть будет по-твоему! – проговорила она и достала из складок своей одежды кинжал с золотой рукоятью. На этой рукояти бородатые воины скакали на приземистых мохнатых лошадях. Затем она достала из сундука золотую чашу, украшенную изображениями диких зверей – волков, рысей и кабанов.

Скифская царица вытянула вперед руку, и гречанка протянула свою руку к ней. Кинжал полоснул по одной руке и по другой, и кровь двух женщин закапала в золотую чашу, смешиваясь.

Когда в чаше набралось достаточно крови, царица поднесла чашу к пламени светильника. На поверхности крови появились пузырьки.

– Как кровь моя смешивается с твоей кровью, – проговорила скифская женщина, – так мысли мои смешиваются с твоими мыслями, надежды мои смешиваются с твоими надеждами. Тьма передо мной, тьма за мной! Боги тьмы, боги света, боги бескрайней степи да будут свидетелями моей клятвы! Если я нарушу эту клятву, да обрушится на меня гнев этих богов! Да будет так!

– Да будет так! – повторила за ней гречанка.

– А теперь принеси мне царский венец!

Дом, где располагалась нотариальная контора, показался Лене еще более грязным. На ступеньках не сидели подростки, вместо них там развалилась огромная бездомная собаченция. При виде Лены она чуть обнажила желтые клыки и зарычала.

– Слушай, ну дай пройти, мне нужно! – мирно сказала Лена и сделала шаг вперед.

Собаченция, однако, по-хорошему не понимала или же, как и давешние подростки, требовала пропуск, только не деньгами, а натурой. Она встала и зарычала более громко, тут подоспел Толик и пнул наглую собаченцию ногой. Несильно, но в воздух поднялась туча пыли, как будто вытрясли половик. Псина поглядела на Толика и попятилась – ладно, мол, проходите уж.

На площадку первого этажа, как и прежде, выходило две двери, только возле той, где раньше была табличка с именем нотариуса, теперь не было ничего.

– Интересно… – пробормотал Толик и легонько дернул дверь. Она была заперта.

– Так я и думала, – вздохнула Лена, – идем отсюда.

Но Толик махнул рукой и прислушался.

Из квартиры доносилась пение. Женский хриплый голос старательно выводил:

– И кто его знает, чего он моргает…