Венец

— Бьёрн, ты сам понимаешь, как это важно для них!

— А ты считаешь, что мое дело все равно уж пропащее? — медленно спросил он. — Или же ты считаешь, что во мне еще сохранилось так много от мужчины, каким я был когда-то, что я посмею принести ложную клятву, чтобы спасти этого юношу от гибели? Я, которого самого медленно топили все эти годы с той поры! Топили, говорю я! — повторил он.

— Ты говоришь это потому, что я состарилась, — прошептала Осхильд.

По горнице резко пронеслось рыдание Кристин. Она забилась было в угол около кровати фру Осхильд и сидела там неподвижная и безмолвная. Но теперь вдруг начала громко плакать. Как будто голос фру Осхильд обнажил ей сердце. Голос этот был полон воспоминаний о сладости любви; казалось, он впервые заставил Кристин полностью осознать, какая любовь была у нее и у Эрленда. Воспоминание о горячем и пылком счастье нахлынуло на нее и смыло все остальное — смыло жестокую ненависть и отчаяние минувшей ночи. Она знала только о своей любви и о воле выдержать все до конца.

Все трое взглянули на нее. Потом господин Бьёрн подошел к ней, взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза:

— Так ты, Кристин, говоришь, что она сделала это сама?

— Все, что вы слышали, правда, до последнего слова, — твердо сказала Кристин. — Мы угрожали ей, пока она это не сделала.

— Она готовила для Кристин более ужасную участь, — сказала Осхильд.

Господин Бьёрн отпустил девушку. Он подошел к телу, поднял его на руки, снес в ту кровать, где Элина спала прошлую ночь и положив лицом к стене, хорошенько покрыл одеялами.

— Иона и того слугу, которого ты мало знаешь, отошли домой в Хюсабю с известием, что Элина едет вместе с тобою на юг. Пусть они едут в обеденное время. Скажи, что женщины спят здесь, пусть они поедят в поварне. А потом переговори с Ульвом и Хафтуром. Грозила она и раньше покончить с собой? Так что ты мог бы представить свидетелей, если об этом будут спрашивать?

— Всякий, кто бывал у меня в усадьбе последние годы, что мы провели там вместе с нею, — устало сказал Эрленд, — может засвидетельствовать, что она грозила лишить себя жизни, а иногда и меня, когда я говорил, что хочу расстаться с нею.

Бьёрн грубо засмеялся:

— Я так и думал. Вечером мы оденем ее в дорожное платье и посадим в сани. Ты сядешь рядом с нею…

Эрленд пошатнулся:

— Я не могу!..

— Бог знает, много ли в тебе останется от мужчины, когда ты еще лет двадцать поживешь своим умом! — сказал Бьёрн. — Ну, а вожжи держать сможешь? Тогда я сяду с ней. Мы будем ехать ночами и по пустынным дорогам, пока не спустимся к Фруну. По такому морозу никто не разберет, как давно она умерла. Мы заедем в странноприимный дом к монахам в Руалстаде. Там мы с тобой засвидетельствуем, что вы поссорились, сидя позади меня в санях. Достоверно известно, что ты не хотел жить с нею после того, как с тебя сняли отлучение, и ты сватался к девушке, равной тебе по происхождению. Ульв и Хафтур должны всю дорогу держаться в стороне, чтобы им в случае надобности можно было поклясться, что Элина была жива, когда они видели ее в последний раз. Ведь на это ты сумеешь их уговорить? У монахов пусть ее положат в гроб, а потом ты сторгуешься со священником о ее погребении и о покаянной епитимье для тебя самого… Да, это не очень красиво! Но ты так все запутал, что лучшего ничего не придумаешь. Не стой же, как беременная баба, которая того и гляди повалится без чувств! Помоги тебе Бог, парень, ты, верно, никогда еще не испытывал, каково ощущать острие меча под кадыком!

С гор дул ледяной пронзительный ветер — над снежными сугробами взвивался блестящий, как серебро, тонкий дымок в голубом от лунного света воздухе, когда мужчины собрались уезжать.

Две лошади были запряжены гуськом. Эрленд сел в сани вперед. Кристин подошла к нему.

— На этот раз, Эрленд, ты должен постараться послать мне известие, как сошла поездка и что случилось с тобой.

Он сжал ей руку — Кристин показалось, что кровь брызнет из-под ногтей.

— Так ты все еще решаешься держаться меня, Кристин?

— Да, все еще, — сказала она и потом прибавила:

— В этом поступке мы с тобой оба виноваты, я подстрекала тебя, потому что хотела ее смерти.

Фру Осхильд и Кристин долго стояли, глядя им вслед. Сани ныряли вверх и вниз по сугробам. Они скрылись было за ухабом — потом снова показались ниже, на покрытом снегом склоне. Но вот мужчины въехали в тень от высокой скалы и скрылись из виду.

Обе женщины сидели перед очагом, спиной к пустой кровати, из которой фру Осхильд вынесла все одеяла и солому. Они обе чувствовали, что позади них, зияя пустотой, стоит эта кровать.

— Хочешь, переночуем сегодня в поварне? — спросила, между прочим, фру Осхильд.

— Все равно, где бы ни лечь! — сказала Кристин.

Фру Осхильд вышла во двор взглянуть на погоду.

— Да, если ветер разыграется или если настанет оттепель, то им не успеть отъехать далеко, как уже все откроется, — сказала Кристин.

— Здесь, в Хэуге, всегда ветрено, — ответила фру Осхильд. — Нет признаков, что погода переменится.

Они опять уселись, как раньше.