Из поколения в поколение передавалась легенда о том, что жалкая, рваная одежда мессера Маффео сильно раздражала его весьма опрятную жену, которой все же пришлось признать и принять своего супруга. Несмотря на то, что Маффео явно дорожил своими татарскими лохмотьями и берег их точно какую-то драгоценность, жене они внушали отвращение, и она отдала их нищему, подошедшему к двери попросить милостыню. А когда в тот же день вечером мессер Маффео спросил свое дорожное одеяние — а нужно сказать, что там были зашиты все его бриллианты, — жена призналась, что она отдала эти тряпки какому-то нищему. Мессер Маффео пришел в страшную ярость. Он, словно одержимый, рвал волосы на голове, бил в грудь кулаками и часами бегал по комнате, размышляя, как бы ему вернуть свои богатства. И он придумал, как это сделать. Рано утром он был уже у моста Риальто — в самом оживленном месте Венеции, где при большом терпении можно было дождаться и увидеть кого угодно. Мессер Маффео прихватил с собой волчок и, сев в угол, стал запускать его, словно с ума спятил. Все, кто тут был, спрашивали его: «Что ты делаешь и зачем?», а он в ответ только повторял, как безумный, всегда одно и то же: «Бог захочет, и он придет». И эти его слова стали передавать из уст в уста по всей Венеции — на каналах, и на рынках, и в церквах, — везде, где только собирались люди и судачили между собой. Ибо сплетни и пересуды венецианцы любили издавна, пошушукаться было первым удовольствием всех праздношатающихся. Посмотреть на дурня Маффео, сидевшего у Риальто, люди приходили со всего города. Но мессер Маффео не был дурнем. На третий день взглянуть на помешанного человека, который сидит и крутит волчок, пришел тот нищий, которому жена мессера Маффео подала милостыню, и на нем было то самое татарское платье! С криком торжества вскочил мессер Маффео на ноги, схватил беднягу нищего и отнял у него платье — все сокровища были там в целости и сохранности. И тогда венецианцы убедились, что мессер Маффео не безумец, а опытный человек, способный на большую хитрость.
Из всех занимательных рассказов о возвращении Поло в Венецию наибольшей известностью пользуется тот, который так прекрасно передает Рамузио. В предисловии к венецианскому изданию книги Марко Поло, датированном 7 июля 1553 года, Рамузио указывает, что это предание поведал ему
почтенный и уважаемый мессер Гаспаро Мальпьеро, человек весьма преклонных лет, исключительной доброты и честности; дом его был на канале Санта Марина, у устья реки Сан-Джованни-Кризостомо, как раз посреди Двора Мильони [где, как мы узнаем ниже, жили Поло]; и он говорил, что все это слышал от своего отца и деда и кое-каких других стариков-соседей.
Столь солидно защитив свое доброе имя от обвинений в вымысле или преувеличениях, Рамузио излагает предание, как он его слышал.
Родичи путешественников все еще с сомнением раздумывали, кто же именно приехал к ним, но даже и удостоверившись в том, что эти обносившиеся и огрубелые люди — истинные Поло, помыкали ими и стыдились их. Видя это, братья Маффео и Никколо вместе с Марко составили план, каким образом раз и навсегда доказать родне, кто они такие, и в то же время завоевать «почет» (то есть видное положение) во всем городе, удивив своих сограждан.
Поло разослали родственникам — надо думать, самым знатным и богатым — приглашения, прося их приехать в дом трех возвратившихся путешественников на пир. К пиру Поло готовились весьма старательно и обставили его богато, «наилучшим образом и с большой пышностью в своем доме». В назначенный час каналы около дома Поло были полны гондол, в которых прибыли разнаряженные гости. Всех их приняли как подобает и рассадили по местам. Гости сгорали от любопытства: вдруг Поло начнут показывать свои какие-нибудь драгоценные товары, привезенные из дальних стран, а то и, почем знать, преподнесут всем по хорошему подарку? Можно не сомневаться, что всякий почитал за долг поздороваться и приветствовать путешественников, пока те стояли в большом зале, встречая входящих гостей. А потом Поло куда-то исчезли.