Венецианский альбом

Священник перекрестился и пробормотал что-то на латыни. Все остальные, кроме нас с Генри, тоже перекрестились. Надо бы тоже научиться таким вещам, если я хочу вписаться в местную жизнь. Я попробовала щупальце, и оно оказалось мягким, как масло, с легким привкусом специй, и вообще вкусным. Но Генри попытался запрятать свою долю осьминога под салатный лист. Заметив это, я с пониманием ему улыбнулась.

Затем последовали паста с крохотными креветками и телятина под густым, приправленным травами томатным соусом. На сладкое было тирамису, мой любимый итальянский десерт. Все начисто опустошили свои тарелки, и сама я съела все до последней крошки. Профессорская жена сияла от удовольствия.

— Вам, молодежь, нужно заглядывать сюда, когда захочется как следует поесть, — сказала она. — Или если понадобится поплакаться в жилетку. И пожаловаться на моего мужа и на его суровые методы преподавания.

— Это для их же блага, Анджелика, — возразил профессор. — Если я не сломаю их стереотипов и не заставлю отказаться от правил, как они найдут способ выразить себя?

В течение всего ужина я беседовала с графиней. Она рассказала, что родилась в Польше, но ее еще ребенком увезли в Париж. Ее родители были еврейскими эмигрантами. В молодости она работала натурщицей у разных художников, в том числе известных импрессионистов, а потом и экспрессионистов.

— Я знавала Мэри Кассат, — сказала она, — и позировала Мане и Берте Моризо. Позже еще и Пикассо, но только однажды: у него были уж очень похотливые глазки и страшно ревнивая любовница. — Графиня коснулась моей руки. — Некоторые художники в знак признательности дарили мне свои наброски.

— Невероятно, — восхитилась я. — Надеюсь, они сохранились?

— О да, я берегла их как страховку на случай бедности, — ответила она, — но, к счастью, вышла за богатого итальянского графа и теперь могу не опасаться нищеты.

— Ваш супруг тоже любит искусство? — спросила я.

— Мой супруг, дорогая, умер двадцать лет назад. С тех пор я — одинокая вдова, но окружила себя замечательными людьми и по-прежнему люблю коллекционировать живопись. — Она поманила меня пальцем. — Вы должны прийти ко мне на суаре, там бывают поистине удивительные люди. Падре Тревизан — мой постоянный гость, но, кажется, его привлекают скорее мои винные погреба, чем беседы. И ваш профессор тоже у меня бывает. Ну и, конечно, Витторио — моя тень.

— Мне бы очень хотелось прийти, — сказала я.

— Передайте своим новым друзьям, что они тоже приглашены, — заявила графиня. Собственно говоря, ближайший прием у меня в воскресенье. Летом народу немного, ведь многие сбегают от жары в горы. Но у вас будет возможность увидеть мою виллу.

— А где вы живете? — поинтересовалась я.

— В Лидо, дорогая моя. Вы уже там бывали?

— Да, я возила туда как-то своих школьниц, чтобы они искупались.

— Ну, тогда вы знаете, как туда добраться на вапоретто, а от причала нужно идти в сторону пляжа по широкой дороге. Моя вилла будет примерно на полпути, справа, за высокими коваными воротами. Вилла Фьорито, у ворот написано. При жизни мужа у нас было в городе маленькое палаццо, но я от него отказалась. Тут слишком шумно.

— Как палаццо может быть маленьким? — удивилась я, и графиня засмеялась.

— Маленькое по сравнению с другими, всего восемнадцать комнат. Но оно было слишком темным и угнетающим, на мой вкус. Я подарила его Маурицио, племяннику моего покойного мужа. Теперь он живет там с супругой. Разве это не мило с моей стороны?

— Очень мило, — подтвердила я.

— Мне нравится делать людей счастливыми, — сказала она. — Тогда, значит, увидимся в воскресенье. Вам понравятся мои друзья.

И вот я сижу у себя на кровати, улыбаюсь и пишу все это. Я меньше недели в Венеции, а уже приглашена на виллу к графине.

Сегодня я научилась рисовать церковь, лицо и апельсин, а еще ужинала с католическим священником и графиней. Неплохо для первого дня в академии! Жду не дождусь, когда напишу обо всем маме. Думаю, мои новости произведут впечатление даже на тетушку Гортензию.

Глава 17

Джулиет, Венеция, 9 июля 1939 года

Воскресенье. В Англии это день отдыха. Все магазины закрыты. Утром звонят колокола, но не в такую бессовестную рань, как тут, и упорядоченно, а не как попало. В погожий денек на деревенской лужайке могут устроить пикник или крикетный матч. Но здесь воскресенье — день шумных празднеств. По всему городу в разное время звонят колокола, сзывая горожан к мессе. Почти все жители, кажется, истово верующие. Синьора Мартинелли, например, пошла сегодня на восьмичасовую службу. Она вежливо спросила, не хочу ли я к ней присоединиться и не возражаю ли, если завтрак будет попозже. Я сказала, что насчет завтрака не возражаю, но отклонила любезное приглашение.

— Знаете, тут ведь есть англиканская церковь. Святого Георгия. Рядом с вашей академией, совсем недалеко. Вроде бы у них службы начинаются попозже, я так понимаю, англичане не из ранних пташек, и, конечно, они не должны поститься перед причастием, раз уж у них нет нормального таинства принятия святых даров. — Она снова фыркнула.