Когда дож бросает кольцо в море, «громкому приветственному крику вторят ружейные выстрелы в Арсенале и на Лидо». Но так долго хранимая церемония все меньше отражала реальную мощь государства. На панели над суровой галереей последнего «Бучинторо» изображены корабли в море; она призвана напоминать о реальной мощи Венеции на настоящем море, за лагуной. Но, как заметил доктор Джон Мур, посетивший город в 1777-м, если когда-то «супруга дожа находилась в полной и безграничной его власти», то сейчас, «по прошествии значительного времени, она дарит свою благосклонность и другим любовникам». Как будто подчеркивая эту слабость, прекрасное, но ненадежное судно можно было спускать на воду только в подходящую погоду — и эту часть праздника избрания дожа поэтому по необходимости приходилось откладывать. В 1797-м французы сняли золотые украшения с корабля. Корпус какое-то время использовали как плавучую тюрьму. Только несколько фрагментов корабля сохранилось до наших дней: часть в Музее морской истории, часть — в Музео Коррер. Арсенал, давно переживший свой расцвет, в целом сильно пострадал; на гравюрах видно, каким он был до и после прихода французов: корабли затоплены, мастерские разрушены. А рядом с этими гравюрами, как ни удивительно, выставлена серебряная чернильница, в которую Наполеон окунал перо, чтобы передать Венецию австрийцам по договору в Кампо Формио.
Глава пятая
Дворцы Венеции: Большой канал
В 1498 году французский посланник Филипп де Комин почувствовал себя польщенным, когда по прибытии в Венецию его встретили двадцать пять джентльменов, одетых в красный шелк, и в знак почета усадили между послами Милана и Феррары на церемониальной барке, которой предстояло переправить его в сердце города. Венеция, как и другие сильные города Италии тех дней, стремилась, по возможности, оставаться в хороших отношениях с французской монархией. Но больше всего впечатлило Комина одно необычайное зрелище. Его никак нельзя было организовать специально, и оттого оно казалось еще более волнующим. Современный читатель, вероятно, увидит признаки волнения в многочисленных «и», так часто повторяющихся в рассказе Комина. Впрочем, хронисты нередко прибегали к подобному слогу.
Меня провезли по большой улице, которую они называют Гранд Канал. Улица сия очень широка, ее часто пересекают галеры, и мне случалось видеть корабли водоизмещением до четырехсот тонн, стоящие у домов. И это чрезвычайно красивая улица, и украшенная лучшими домами, что есть на всем свете, и проходит она через весь город. Дома большие и высокие и построены из хорошего камня. Старые дома все раскрашены, остальные, те, что построены за последнюю сотню лет, все облицованы белым мрамором, который привозят сюда из Истрии, что в сотне миль отсюда, и немало также больших плит порфира и серпентина на фасадах… И никогда еще мне не доводилось видеть такого торжествующего города.
Люди, впервые оказывающиеся на Большом канале, видят примерно то же, что довелось созерцать де Комину, и испытывают почти такое же восхищение. А вероятнее всего, оно окажется еще сильнее, если, тщетно выискивая глазами встречающих в красных шелковых одеждах, вы только что покинули одну из огромных автостоянок на пьяццале Рома или железнодорожный вокзал.
Настоящая глава предоставит вам возможность окинуть мимолетным взглядом виды, открывающиеся с этой «чрезвычайно красивой улицы», и, быть может, вам захочется приехать сюда снова, чтобы рассмотреть все поподробнее.