Венеция. История города

Контарини продали Ка' д'Оро только через поколение после смерти Марино. За четыре столетия дворцу пришлось пережить перестройки, он постепенно рассыпался, и в конце концов попал в руки князя Александра Трубецкого. В 1847-м он подарил дворец своей любовнице, балерине Марии Тальони, под чьим руководством проходила самая варварская модернизация дворца. Работы начались еще до того, как она стала владелицей. В сентябре 1845-го Джон Рескин, лишь слегка преувеличивая, рассказал отцу о «несчастном дне, что я провел вчера в Каза д'Оро, тщетно пытаясь зарисовать его, пока рабочие сносили его прямо у меня на глазах». К счастью, в 1894 году дворец приобрел барон Джорджо Франкетти, который отнесся к его реставрации и ремонту намного бережнее. Некоторые элементы — например большую часть галерей — пришлось заменить репликами. Зато Франкетти удалось выкупить у парижского антиквара подлинный колодец Бартоломео Бона. И еще большего внимания заслуживает то обстоятельство, что он пожертвовал государству коллекцию предметов искусства, которая легла в основу нынешней Галереи Франкетти, находящейся во дворце. (Дальнейшие реставрационные работы продолжились уже после 1960 года.)

Главная комната музея, portego, или большой зал, второго этажа, украшена венето-византийской каменной резьбой XI и XII веков. Среди сложных переплетений растительных узоров вы увидите дерущихся животных, павлинов и льва. Вы с удивлением обнаружите, что один из образцов резьбы XII века нанесен на обратную сторону римского барельефа. Наверное, это было сделано, в первую очередь, из соображений чисто практических, но, несомненно, и с тем, чтобы повсюду заявить о Венеции как о новом и не менее славном Риме; более поздний барельеф изображает венецианского льва, одержавшего победу над быком.

В центре комнаты — фрагмент «Избиения невинных младенцев» начала XIV века. Только у одной фигуры сохранилась голова — это безутешно страдающая мать. Рядом с ней стоит солдат в кольчуге, уже без головы и без кистей рук, но, очевидно, он все еще сжимает свое невидимое оружие — настоящее олицетворение бездушной и бездумной жестокости всех времен. Его красивые доспехи и покрытый резьбой щит резко контрастируют с драматизмом тяжких страданий. Невольно начинаешь рассматривать остальные женские фигуры в свете этой ужасающей группы. Мадонна падуанского скульптора Иль Риччо, некогда — с младенцем, но теперь уже лишенная его: взгляд ее, изначально светившийся любовью и почитанием, теперь кажется исполненным грусти. Конечно, по средневековым канонам Мадонна и должна выглядеть печальной, ведь она думает о страданиях, предстоящих ее сыну, и будто готовится к другому сюжету — когда на коленях у нее будет лежать уже снятый с креста мертвый Иисус, — но здесь, совершенно вопреки замыслу скульптора, возникает ощущение утраты. Преданность еще сияет в ее глазах, но ребенка у нее уже нет. А французская или немецкая скульптура XV века, изображающая, вероятно, Правосудие, кажется молодой и беззащитной, и впечатление это усиливается оттого, что и у нее отсутствуют кисти рук, державшие весы и меч. Девушка с длинными волосами и в короне будто наблюдает за «Избиением младенцев» и вот-вот вмешается, чтобы остановить его. (Статуи нередко кажутся замершими на грани движения, как будто они в любую минуту могут вмешаться, но — увы! — совершенные фигуры ничего не могут совершить, они застыли на полуслове, и им не суждено его договорить. Они невероятно близки к героям историй о Пигмалионе и Каменном Госте Дона Жуана.) Ощущение хрупкого равновесия здесь тоже присутствует, но на сей раз оно не идет вразрез с намерениями скульптора, вполне соответствуя образу Правосудия, которое должно выносить разумные решения, сохранять законность или смягчать справедливость милосердием.

В комнате есть и менее двусмысленные сюжеты. На фламандском гобелене XVI века запечатлена неразгаданная историческая сцена, представляющая величественную правительницу, восседающую на троне, по одну сторону которого толпятся придворные-мужчины, а по другую — женщины. Алебастровый запрестольный образ XVI века являет менее радостную картину: претерпевающую пытки связанную Святую Катерину. Однако она определенно не осталась без помощи с небес. Пикирующие с небес ангелы забрасывают сложные пыточные механизмы огнем, рубят их огромными мечами (одного уже не хватает), и в конце концов машины начинают мучить самих палачей. А выше — Бог, мудрый и всевидящий, но образ тоже представлен в движении, подчеркивающем его участие в истории с Катериной: очевидно, ангелов прислал именно он. Тему пыток продолжает и более таинственное, исполненное боли изображение — «Святой Себастьян», позднее произведение Мантеньи, которое все еще находится в алькове, созданном специально для него Франкетти.