Флорентийские послы снова вернулись на родину, но на сей раз не вполне с пустыми руками: они принесли известия, дававшие некоторую надежду на будущее. В сенате Венеции возник раскол. Дожу Мочениго удалось, пусть и с большим трудом, навязать сенату свою позицию, но ему пришлось преодолеть яростное сопротивление весьма активной и громогласной фракции оппонентов, которую возглавлял относительно молодой прокуратор Сан-Марко – Франческо Фоскари, с энтузиазмом отстаивавший преимущества союза с Флоренцией. Кроме того, следовало принять в расчет другое перспективное обстоятельство: восьмидесятилетний дож уже стоял одной ногой в могиле.
Пространная речь, с которой Томмазо Мочениго якобы выступил перед сенатом в завершение дебатов и которая приводится почти во всех ранних трудах по истории Венеции, полна анахронизмов, не позволяющих признать ее подлинной. Но всего через день или два дожу пришлось обратиться с другой (по понятным причинам куда более краткой) речью к тем членам синьории, которых он призвал к своему смертному одру. Эта вторая речь, насколько мы можем судить, аутентична и достойна того, чтобы процитировать ее в некоторых подробностях, – не только потому, что умирающий дож высказался по важнейшим вопросам международной политики и престолонаследия, но и потому, что его последнее слово к синьории включало в себя обзор экономического и торгового положения республики, которую Мочениго возглавлял на протяжении девяти лет: