Венеция. История от основания города до падения республики

Ей повезло, что сужение торговых горизонтов постепенно снизило важность второй ее способности, и потому она сумела извлечь больше преимуществ из третьей. В середине XVI в. постоянно продолжалась работа над великой неписаной программой дорогостоящего строительства, которое мы видим уже в начале столетия; те, кто регулярно посещал Венецию, поражались тому, что по возвращении даже после недолгого отсутствия они всегда находили ее еще более ослепительной и роскошной, чем до отъезда. Особенно много преобразований коснулось площади Святого Марка. Несмотря на то что она уже давно считалась чудом света, последние деревья и кусты (следы тех времен, когда она еще была монастырским садом) убрали с нее только в 1504 г. – всего через пару лет после завершения строительства часовой башни Мауро Кондуччи и через десять лет после окончания отделки перестроенной колокольни. К тому времени Кондуччи начал работу над Старыми прокурациями – единой постройкой, которая образует северную часть площади Святого Марка и которая была открыта в 1532 г. Пятью годами позже, в 1537 г., пока турки безуспешно обстреливали укрепления на Корфу, Якопо Сансовино проектировал очаровательную Лоджетту у восточной стены колокольни Святого Марка, которая должна была появиться одновременно с огромным зданием Библиотеки, выходящей на Пьяццетту. Едва закончив этот шедевр, он переключился на Дворец дожей, где уже почти полвека нанимали каменщиков для работы над восточным крылом, строившимся вдоль Рио-ди-Палаццо. Сансовино добавил к нему Золотую лестницу и огромные статуи Нептуна и Меркурия, стоящие по обе стороны лестницы Гигантов. К 1586 г., когда Винченцо Скамоцци закончил здание Новых прокураций вдоль южной стороны площади, вид из западной ее части был почти в точности таким же, каким мы знаем его сегодня. Перемены в других частях города были не менее разительными. Вдоль Гранд-канала к первым дворцам эпохи Возрождения, таким как восхитительное небольшое палаццо Дарио авторства Пьетро Ломбардо или более внушительное палаццо Вендрамин-Калерджи[288] по проекту Мауро Кондуччи, добавились еще более роскошные здания – палаццо Корнер и палаццо Дольфин-Манин[289] по проекту Сансовино или огромное палаццо Гримани авторства Микеле Санмикели. Тем временем на двух главных прибрежных островах воздвигли церковь Иль Реденторе и здание монастыря Сан-Джорджо-Маджоре – два церковных шедевра Андреа Паллади.

Если вспомнить, что Венеция была городом Тициана, Тинторетто и Веронезе, что великолепие живописи и архитектуры отражалось в богатстве одежд знати и буржуазии (время от времени принимаемые законы по регулированию расходов оказывали на это богатство лишь временный и едва заметный эффект) и что редкий день проходил без какой-нибудь величественной процессии, публичной либо частной, религиозной либо мирской, то, возможно, мы получим некоторое представление о том, какое сильное воздействие оказывал этот блистательный город на всех, кто его видел. Возможно, циничные иностранные послы спрашивали себя, что кроется за этим блеском и великолепием; возможно, суровые лютеранские пасторы с отвращением отворачивались от столь бесстыдной демонстрации роскоши и богатства; но всех их потрясало увиденное. Для Венеции было жизненно важно производить на них такое впечатление. Чтобы сохранить свое место в меняющемся мире, она больше не могла полагаться ни на торговое изобилие, ни на свой флот, ни на гордых и чванливых кондотьеров прошлого столетия. Ныне, если она хотела выжить, ей требовался мир; а мир, в свою очередь, зависел от нейтралитета в продолжающихся войнах, которые, как всегда, разрывали Европу на части. Однако нейтралитет нелегко сохранить при том давлении, которое все больше оказывали на Венецию император и папа, французы и испанцы, австрийцы и турки. Сохранить его можно было лишь при помощи очень тонкой дипломатии, а дипломаты всегда должны говорить с позиции силы – или делать вид, что они ее занимают.

Следовательно, Венеция более, чем когда-либо, нуждалась в уважении со стороны своих соседей, и никто лучше ее не знал, как важно в этом отношении то лицо, которое она являла миру. Это вовсе не означает, что она не всегда наряжалась со всей возможной роскошью или что она когда-либо жалела о деньгах, потраченных на самовосхваление, – ничего подобного. О великолепии Венеции никогда нельзя отзываться как о мошеннической уловке. Но, как любая знаменитая красавица, она прекрасно осознавала, какое впечатление красота производит на других, и в полной мере этим пользовалась.