Третье сословие Франции, провозгласившее себя Национальным собранием 17 июня 1789 г., с самого начала подчеркивало свои мирные намерения, однако позиция европейских монархов вскоре ясно дала понять, что мира не будет. Философия революции оказывала сильное влияние на умы. Она уже распространилась по всей Западной Европе; если позволить этой заразе беспрепятственно распространяться дальше, то вместе с французским пошатнутся и другие троны, и тысячелетние политические основы всего континента окажутся в опасности. К июню 1790 г. представитель Венеции в Турине писал сенату, предупреждая его о тайной французской организации, которая отправила агентов по всей Италии с конкретной целью: распространять революционную пропаганду и стимулировать недовольство властями; а три месяца спустя длинная депеша от посла в Париже Антонио Каппелло подтвердила, что это вовсе не панические слухи. В организацию, писал он, входят некоторые из самых заметных членов Национального собрания – Мирабо, Лафайет и аббат Сийес.
Венеция хоть и была республикой, однако никогда не притворялась левым или эгалитарным государством. Напротив, все ее устройство основывалось на том, что власть находится в руках элиты; и даже несмотря на то, что в последние годы аристократии позволялись ограниченные вливания новой крови, простым гражданам по-прежнему было трудно проникнуть в ее слои – труднее, чем в сословие пэров в Британии или даже во Франции: в обеих странах они всегда были открыты для тех, кто добивался расположения короля богатством, талантами или личными качествами. Для правящих семейств Венеции революционные доктрины были так же отвратительны, как и для самых реакционно настроенных феодальных аристократов в Австрии, Англии или Пруссии. Словом, европейские монархии считали, что Светлейшая республика окажется энергичным, пусть и не очень эффективным союзником в борьбе против безбожия и хаоса, которые они предвидели в будущем.
Их ждало скорое разочарование. Не то чтобы республика недооценивала опасность ниспровержения. Джорджо Пизани и Карло Контарини хоть и были надежно устранены, но осталось достаточно других людей и среди горожан, и среди барнаботти, которые не особенно скрывали свои симпатии к левым убеждениям. Совет десяти и инквизиторы ужесточили контроль. Цензура стала строже, публичные политические собрания запретили, за всеми иностранцами и многими венецианцами установили надзор. Однако, когда в ноябре 1791 г. король Сардинии Виктор Эммануил предложил Венеции вступить в Лигу итальянских государств для сопротивления якобинской угрозе, она ответила, что не считает подобные меры необходимыми: угроза сильно преувеличена, и Венеция вполне в состоянии сама принять разумные меры предосторожности, которые сочтет необходимыми.
Полгода спустя началась война. Австрия первой приняла вызов, вскоре за ней последовали Пруссия и Сардиния. 10 августа 1792 г. толпа парижан ворвалась в Тюильри, перебила швейцарских гвардейцев и принялась искать королевскую семью, которая в самый последний момент укрылась в здании Национального собрания; все это сильно потрясло венецианского посла Альвизе Пизани. Он писал своему другу: