Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Далеко во мгле потонули огни.
Беззвучно гондола скользит. Мы – одни…
Не шепчутся волны… простор… тишина…
И кротко нам светит луна.

Но, словно в тоске, ты припала к плечу,

И взор твой как будто погас… Я молчу…
Я чую, в моей твоя стынет рука,
А в сердце рыдает тоска!

Как будто бы сердце устало для грез,

Как будто их день отшумевший унес,
Как будто бы юного счастия дни
Погасли, как в море огни…

А ночь так ясна!.. – Гондольер молодой,

Ты песню, веселую песню нам спой! —
«Извольте, синьор, я готов, и спою
Вам лучшую песню свою!»

Не шепчутся волны, дробясь серебром,

И песня звучит в полумраке ночном
Так чисто, так ясно, как будто она
Ночной тишиной рождена.

Поет гондольер о далеком былом,

О славных победах над грозным врагом,
О пышных пирах средь покорных зыбей
Роскошной царицы морей.

Поет гондольер про красавиц былых,

Про знойные грозы страстей молодых,
Про негу лобзаний, про ревности яд,
Про мщенья кровавый булат.

Поет гондольер: «Весела и светла

Роскошная жизнь здесь когда-то цвела,
И многих красавиц и славных вождей
Возил я в гондоле своей.

Гондола скользила по сонной волне;

Я пел им про счастье в далекой стране,
Про роскошь Востока, про давние дни, —
И песне внимали они.

Я пел им про счастье заветной мечты,

Про вечную славу земной красоты,
Я в песне сулил им блаженные дни, —
И песне внимали они.

Я пел им о темных решеньях судьбы,

Я пел им про тщетность безумной борьбы,
Про смерть, стерегущую их в тишине, —
И сердце смеялось во мне!

В гондоле своей Дездемону я вез:

Я пел ей про счастье несбыточных грез,
Про ласки и слезы в ночной тишине, —
И сердце смеялось во мне!..»

Не шепчутся волны, дробясь серебром,

И песня звучит в полумраке ночном
Так гордо, так властно, как будто она
Нездешней мечтой рождена.

«И минет веков утомительный бред,

И смоется морем затерянный след
От жизни, когда-то кипевшей кругом —
Роскошным, пленительным сном.

И новые люди придут, и, со мной

По взморью плывя, в час дремоты ночной,
О жизни отцветшей вздохнут – и опять
О будущем станут мечтать.

И песню спою я в ночной тишине:

Спою им про счастье в далекой стране,
Про вечную юность, про светлые дни —
И песне поверят они.

Послушной мечтой убаюканы вновь,

Поверят они, что бессмертна любовь,
Что счастье и радость их ждут впереди,
И сердце взыграет в груди.

Но, в сердце взглянув темнотой моих глаз,

Я встану виденьем в полуночный час,
И смех мой раздастся, над морем звеня, —
И люди узнают меня!»

Не плещутся волны, дробясь серебром,

А хохот несется в молчанье ночном
Над водным простором, над гладью немой,
Над сонной пучиной морской.

И в дымчатой тучке исчезла луна…

Туманным покровом оделась волна… —
Смотри, на корме гондольера уж нет, —
Там голый белеет скелет!

И череп, осклабясь, взирает на нас…

Что в свете страшней темноты его глаз!
И слыша, как хохот звучит в тишине,
Ты с криком припала ко мне…

И чары ночные прогнал этот крик, —

Как жизни призыв, он мне в душу проник,
И в мир обольщений и призрачных грез
Он слово живое донес!

И призрак исчез, как видение сна, —

И снова все смолкло… Простор… тишина…
А там, на корме, озаренный луной,
Стоит гондольер молодой.