Венганза. Алый рассвет

Устроившись на большом камне, кондор сложил крылья и вытянул красную голую шею. Человек лежал смирно, как и подобает тому, чья жизнь закончилась в Глотке Демона. Кондор, конечно, не знал, как называют люди водопад на Крочо, зато ему было очень хорошо известно, что после такого путешествия по реке добыча уже не сопротивляется.

Громадная птица переступила, клацнула когтями по камню. Однако не спешила слететь вниз и приступить к пиршеству. Опытного падальщика что-то настораживало.

Ночью кондор встревожился бы раньше, но яркий солнечный свет заливал отмель, и только когда свечение набрало полную силу и пробилось даже сквозь плотную кожу куртки и сапог, птица возмущенно заклекотала.

Обед откладывался, но надежда еще не оставила кондора. Он продолжал наблюдать.

Свечение приобрело ярко-зеленый оттенок и теперь отчетливо обрисовало скелет человека. Линия позвоночника, череп, таз, ребра, кости рук и ног – все сияло зеленым. В ключевых точках светящиеся линии соединяли символы, всплывающие над телом, так что вскоре над лежащим в неестественной позе человеком висела проекция его скелета.

Будь рядом опытный анатом, или целитель, сразу увидел бы плачевное состояние костей. Трещины, переломы, смещения. Повреждения внутренних органов были не видны, но само собой следовали в комплекте с подобными травмами. Пережить падение с той высоты, откуда рухнул Диего без всякой защиты, не смог бы никто.

Но тело вдруг шевельнулось. Кондор недоверчиво дернул шеей. Шевеление повторилось. Сначала пальцы рук, потом задергались ноги, повернулась голова. Тело сотрясали конвульсии, оно выгибалось под немыслимыми углами. Трещали сращиваясь кости, вставали на место суставы, линии проекции приобретали все более правильные очертания. Когда, наконец, срастился последний сломанный мизинец, над ребрами засиял золотом вензель, сплетенный из букв Г и К.

Окажись поблизости маг, он сказал бы, что это подпись. Так заверяют свою работу искусники высочайшего уровня. Но мага рядом не оказалось, а кондор не разбирался в подобных вещах. Однако опыт подсказывал кондору, что если человек садится, кашляет, потом встает, издает громкие звуки и начинает карабкаться вверх по тропе, на обед он уже не годится.

***

Сознание Энрике блуждало в морозном мареве привычных кошмаров. Ему, ни разу в жизни не видевшему настоящей орпейской зимы, только по книгам был знаком мир, в котором все вокруг схвачено льдом, под ногами упруго хрустит снег, а дыхание клубится у лица маленьким облачком. И все же он неизменно оказывался или в зимнем лесу, блуждая между черных стволов, заметенных снегом, или на скованном льдом озере, или на безлюдных улицах какого-то городка – жители спрятались в теплых домах, крепко заперли двери, и даже боятся подойти к окнам. Потому что по улицам идет он. Он не желает им зла, но встреча с ним сулит неминуемую гибель каждому.

Он бредет вдоль домов, купаясь в снежных вихрях, пытается заглянуть в окна. Но занавески плотно задернуты, люди жмутся к печкам, их мир недоступен, он изгой. Одиноко и так холодно! От тоски и отчаяния в груди замерзает сердце, и закинув голову к далеким мелким, как снежная пыль, звездам, он выкрикивает проклятия, сам не зная, кому. Так хочется к людям, просто увидеть, взять теплую руку, заглянуть в живые глаза. Он касается стен и шепчет: "Выйди…выйди ко мне… я хочу поиграть с тобой". Молчание. И вдруг – скрежет замка. Медленно открывается дверь маленького домика под красной крышей, на обледеневшие ступени падает полоса желтого света, ширится, растет. Кто сейчас спустится по ступеням к нему? Кому он подарит поцелуй, забирающий тепло и останавливающий сердце?

Нет! Он не должен, не может!

Он закричал, выталкивая себя из кошмара. Но кошмар не желал заканчиваться, лез в реальность! Паника охватила Энрике – он не мог пошевельнуться, ему было бесконечно холодно, а вокруг только белый холодный снег, он погребен под ним, даже глаз не открыть! Энрике забился как безумный, и с ужасом понял, что бесконтрольная, ничем больше не сдерживаемая сила вырвалась на волю. Эта сила наращивала на нем ледяной панцирь, замораживала кровь, скоро он превратится в ледяную статую! Отказываясь признавать в себе этот дар, Энике дер Сангвис никогда не пытался контролировать или использовать его – только запечатывал. И вот теперь погибнет от недостатка практики, потому что не может им управлять!

Вот это будет позор! Сам себя заморозил. Как ни странно, такая мысль заставила его рассмеяться – беззвучно, но все же. Паника немного отступила, он зашептал, с трудом шевеля застывшими губами, только чтобы услышать свой голос, понять, что это не сон:

– Расслабься, Энрике. Вспомни, чему тебя учил мастер. За такое отправили бы тебя на кухню драить кастрюли – и были бы правы!

Кастрюли были громадные. Драить их после ужина отправлялись наказанные ученики орденской школы. Энрике не так уж часто наказывали, но ненавидел он это занятие от души. Воспоминание о строгом голосе мастера, наставляющем его, пришло само: