Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Петер Кенде в работе 1995 года увидел историческое значение венгерской революции 1956 года в том, что оно потрясло до оснований «советскую империю», которая доселе казалась неподверженной мощным потрясениям. Были поколеблены политические и философские догмы советского социализма. Венгерскими событиями была задана также модель для тех массовых народных движений, которые в конце концов положили конец тоталитаризму[5]. При таком подчеркнуто телеологическом взгляде на венгерскую революцию от 1956 года пролегал прямой путь к событиям 1989–1991 годов, когда «советская империя» действительно пала. Венгерская революция, таким образом, явилась как бы увертюрой к длительному процессу, приведшему в конечном итоге к полному изменению политических структур. Есть, однако, и другое мнение – о том, что «венгерский 1956 год» как таковой не изменил коренным образом действующие структуры. Может быть, потому что коммунистические режимы претерпевали после смерти Сталина определенную эволюцию независимо от «венгерского Октября» и в этом плане роль венгерских событий не была слишком значительна, тем более что эта революция завершилась неудачей. Да и вообще можно спорить о том, насколько значительные структурные трансформации претерпели режимы советского типа до конца 1980-х годов. В основе разных трактовок лежат, как правило, представления о том, что тоталитарные режимы советского типа прошли в своем развитии некий посттоталитарный (авторитарный) этап. Один из возникающих при этом вопросов состоит в том, являются ли произошедшие перемены в характере власти хотя бы отчасти следствием какого-либо травматического по своему воздействию события, массовых общественных движений или же речь идет об объективной логике развития тоталитарных режимов, а также об эволюции сознания правящих коммунистических элит. Согласно некоторым концепциям, тоталитарные институты остаются в принципе неизменными, меняются только методы осуществления власти, политический стиль. Вдобавок среди исследователей, которые исходят из длительности кризиса режимов советского типа, попадаются те, кто связывает поворотные пункты в истории этих режимов с совсем иными явлениями и прежде всего с экономическим ростом, повышением уровня жизни населения и т. д.; соответственно водораздел между разными этапами в развитии соответствующих режимов должен приходиться не на середину 1950-х, а скорее на середину 1960-х годов. Нельзя все-таки забывать о существенной роли венгерской революции 1956 года в контексте истории холодной войны как события, закрепившего послевоенный статус-кво в Европе.

По моему личному убеждению, большие изменения, произошедшие в конце 1980-х годов, нельзя автоматически выводить из событий середины 1950-х годов. «1956-й год» не изменил коренным образом существующий общественный уклад. Однако он изменил отношение людей к этому укладу, т. е. общественную ментальность, психологическое восприятие диктатуры как естественного состояния жизни. Новое отношение проявилось прежде всего в иных индивидуальных и общих целях, которые люди ставили перед собой, при этом новые поколения, выбирая и формулируя свои цели, критически осмысляли опыт и поведение отцов. И один из важнейших факторов, определявших этот процесс, был связан как раз с тем, рассматривало ли общество существующий режим как нечто постоянное, извечное – или, напротив, как нечто временное. Именно здесь, именно в этом плане 1956-й год и принес изменения: итогом борьбы явилось осознание того факта, что придется долгое время жить в условиях режима советского типа в той или иной его вариации и господства советской империи. В том способе, которым общество пережило 1956 год, был заключен парадокс, ведь пережитой опыт, с одной стороны, указывал на то, что перемены возможны, а с другой стороны, и на то, что собственными силами, без поддержки великих держав, а тем более вопреки их интересам, сделать ничего нельзя.