Шла Первая Мировая война. А «Королеву чардаша» на ура принимали во всех воюющих державах, по разные стороны фронта: и в Германии, и в России; и во Франции, и в Австрии. В Россию мелодии новейшей оперетты Кальмана привезли уже в конце 1915 года пленные австрийцы и венгры. Для сцены русские либреттисты законспирировали оперетту: назвали «Сильвой», изменили имена героев. Но музыку публика подхватила с таким же энтузиазмом, как это было в Вене и Будапеште. Полностью оперетту поставили в начале 1917 года в петроградском театре «Зимний буфф». Мелодии Кальмана скрасили столичной публике все треволнения отнюдь не беззаботного 1917 года.
И до наших дней «Сильву» в России ставят снова и снова. Достаточно сказать, что в советские годы вышли аж две полноценные экранизации этой оперетты, не считая популярных телеспектаклей, а скетчи (да и вообще самое популярное из русских либретто «Сильвы») писал сам Николай Эрдман вместе с Михаилом Вольгиным! И репризы Эрдмана «по мотивам кальмановской оперетты» десятилетиями входили в джентльменский набор каждого уважающего себя московского и ленинградского острослова. «Никто не застрахован от случайностей, как сказал Наполеон, проиграв битву при Ватерлоо», «Что главное для собаки? Нюх? Нет, для собаки главное – предки!», «Мотылёк? В самом деле, ничего страшного, ведь я мог узнать, что женат на каком-нибудь Скорпионе…». Зазвучали по-русски и «красотки кабаре», и «частица чёрта», и «любовь такая глупость большая» Спору нет, эрдмановские шутки на старовенские мотивы не соответствовали российской действительности ХХ века. Но от оперетты и не требуется жизнеподобие. Куда важнее мишура иронии, игра в высший свет, в имперскую австро-венгерскую экзотику.
Великий романтик, непревзойдённый мастер фортепианной патетики, Ференц Лист, разумеется, повлиял на Имре Кальмана. Но ещё сильнее оказалось влияние танцевальной, балетной музыки Петра Ильича Чайковского. Кальман был переполнен эффектными, запоминающимися плясовыми мелодиями. Лёгкий жанр во все времена, во всех странах с боями завоёвывал право на существование. И Кальман нередко чувствовал неловкость перед такими современниками, как венгерский классик Бела Барток. Тень великого Листа тоже не отпускала, и однажды король чардаша объяснился с решительностью, присущей его легкомысленным героям в кульминационные моменты оперетты: «Я знаю, что одна страница партитуры Листа перевесит все мои оперетты – как уже написанные, так и будущие… Большие композиторы всегда будут иметь своих поклонников и восторженных почитателей. Но наряду с ними должны существовать и театральные композиторы, которые не пренебрегают лёгкой, жизнерадостной, остроумной, нарядно приодетой музыкальной комедией, классиком которой был Иоганн Штраус!»
Музыканты любят в шутку уличать друг друга в воровстве. Надо сказать, что публика гораздо строже относится к проявлениям музыкального плагиата, чем сами композиторы, которые хорошо знают, что нот всего семь и все мелодии давно написаны.
Однажды студенты консерватории, два молодых венгерских композитора, спорили – кто у кого украл изящную мелодию. Кальмана – в ту пору тоже ещё всего лишь студента – попросили рассудить спорщиков.
– Друзья, не нужно ссориться. Вы оба позаимствовали эту мелодию… у Моцарта! – и он сел за фортепьяно и сыграл мелодию, написанную больше века назад великим австрийцем.
Похожую шутку, не сговариваясь с Кальманом, разыграл Никита Богословский, исполнив перед композиторами старинную немецкую песню, на которую точь-в-точь была похожа популярная мелодия одного из композиторов…
Через много лет после студенческой юности Имре Кальман зашёл в гости к композитору Легару. Автор «Весёлой вдовы» и ещё двадцати музыкальных комедий Ференц Легар – тоже венгр по происхождению – был главным конкурентом Кальмана на Олимпе оперетты. Но они хаживали друг к другу в гости. Не враждовали, а только иногда обменивались колкостями. В тот день, собираясь уходить домой, Кальман по рассеянности надел пальто Легара. Развеселившийся хозяин остановил гостя.
– Дорогой Имре, – сказал Легар, посмеиваясь, – ты можешь брать из моих оперетт любые мелодии, но моё единственное пальто, сделай милость, оставь мне…
В молодости Кальман давал уроки композиции одному зажиточному дилетанту – наследнику роскошного дома в респектабельном районе Будапешта. Гонорар был жалким. Но Кальман пребывал в бедности и потому взялся записать сочинение ученика. После бесчисленных поправок и замен, наконец, Кальман придал произведению относительно приемлемую форму и сыграл заказчику «его» композицию.
– Восхитительно! – восклицал тот от раза к разу. – Какую прекрасную музыку я сочинил!
Кальман сыграл ему произведение в варианте с триолями. Это понравилось «композитору» ещё больше.
– Я хочу в этой редакции, – сказал он, пытаясь вручить Кальману нищенский гонорар.
– Этого слишком мало, – сказал Кальман. – Если вы, сударь мой, хотите получить ещё и триоли, вы должны их дополнительно оплатить.