Венок из железных одуванчиков

– О, наивные, благородные, истинно верующие люди! Они полагали, что батюшку никогда не тронут, он же служитель Господний, Святой Дух в нем. Побоятся большевики адских мук. Вот старших членов дворянских фамилий могут в лагеря отправить и расстрелять. Но если их убьют, отец Николай отдаст детям погибших то, что ему их родные на хранение оставили. Дедушка все убирал в подполье. И он тщательно вел записи, кто что передал. Тетрадь после смерти священника и ареста его жены хранилась у Зины, она ее потом подросшей Лене отдала. Мама была кристально честным человеком, она даже картофелину на дороге не подобрала бы, потому что чужая. Драгоценности просто ждали своего часа. Но никто за ними не обращался, не одно десятилетие ювелирные изделия лежали под землей. Зинаида и Елена по ночам спускались в схрон, мыли в особом растворе кольца, броши, ожерелья. Они тщательно следили за чужим имуществом. Даже в голодные пятидесятые годы самого маленького колечка не продали. А вот муж ее, отец мой… Вот не зря его Иудой назвали, прямо в точку попали!

Родион посмотрел на пустой стакан, Боря быстро налил в него воды из бутылки.

– Долго болтаю, в горле пересохло, – извинился рассказчик и опять залпом осушил стакан. – Так вот, папаша мой не мог долго жить с Еленой. Почему? Не знаю. Некоторое время Иуда вроде был хорошим мужем, потом раз – и срывался с цепи. Елена ему надоедала, маленький ребенок раздражал, тихий сонный городок наскучивал. И папаша уезжал в Москву. У него, оказывается, в столице была квартира, она сдавалась втихую, деньги у папаши водились. И он вроде как был художником, рисовал картины, но успехом они не пользовались, никто полотна не покупал. Жил Иуда на средства, которые от жильцов получал. А работал учителем рисования в школе на московской окраине. У некоторых детей нет отца, зато есть очень симпатичная мама. Закрутит «Репин» очередной амур – и уйдет от Елены. Некоторое время поживет с бабой, та ему надоест. Дон Жуан местного разлива к законной жене с покаянием: «Прости, дорогая, бес попутал». Супруга его всегда назад принимала, наверное, очень любила. Никогда не скандалила, от меня правду скрывала. Ну, и папаше везло, никто из его любовниц в Лычково не наведывался. Один лишь раз прикатила мать какой-то бабы, оказалось, что Иуда врал ее дочери, что не женат. Пожил в квартире у «невесты», поел, попил, повеселился и удрал. А несостоявшаяся теща как-то выяснила, что он в Лычкове, примчалась и закатила Елене Николаевне скандал. Ну, да я эту историю уже изложил, и она единственная. Другие сожительницы или их родня никогда не появлялись. Ничего хорошего Елена от Иуды не видела. Деньги он в семью не приносил, ничем жене не помогал, вел себя, как падишах. Один только раз отвез мать в город, платье ей подарил, сумку. Просто аттракцион неслыханной щедрости! Дело было осенью, дождь шел. Никто в такую погоду гулять не захочет. А у Зины вода закончилась, пришлось с баклажкой по грязи к колодцу отправиться. Когда Тимошина мимо участка Елены шла, ей показалось, что там кто-то ходит. Она удивилась: вроде пара недавно в Москву подалась. «Леночка, ты вернулась?» – крикнула Зина. Ответа не последовало, надо бы заглянуть во двор, но Зинаида решила, что ей показалось. А через некоторое время мама меня в погреб отправила, решила уже взрослому сыну правду про схрон открыть, и выяснилось, что все ценности пропали.

Глава тридцать шестая

Родион начал кашлять, а Игорь неожиданно сказал:

– После смерти мамы отец через некоторое время женился на Вере Дмитриевне, у них родился сын Павел. Иуда взял фамилию жены.

– Почему он так поступил? Времена были коммунистические, – объяснил Родион, который справился с кашлем, – наверное, боялся, что всплывет на свет правда о его женитьбе на дочери священника. Вот и стал Мироновым. Тетя Зина, наверное, через полгода после кончины Елены Николаевны, ничего мне не сказав, решила поговорить с Косолаповым.

– С кем? – удивился Юрий.