Венок раскаяния

— Жить будете, ходить — нет, — так сказали ему врачи.

Но моряк Алексей Лаврухин и жить остался, и ходить стал. Он еще получил медали за освобождение двух европейских столиц.

Когда его разыскала Перекрестенко, у них с Ольгой Прокофьевной было уже четверо детей. Он работал слесарем на одном из заводов в Севастополе. Работал, как воевал, — безупречно. Больше пятидесяти грамот, поощрений, благодарностей, имя — в Книге почета. А что он испытал, через что прошел на войне, Лаврухин про то не рассказывал.

Прасковья Григорьевна списалась с Алексеем и потом — не сразу, не в первом и даже не во втором письме — рассказала о своей печали:

«Многоуважаемые Алексей Никитович, Ольга Прокофьевна и детки Алеша, Лена, Валя, Витя. Здоровья вам, счастья и долгих лет жизни. Вы просите, чтобы мы приехали к вам, так я сейчас не могу, больная я. Вы спрашиваете за дом. Хочу вас посвятить о своем горе. Вещи наши, оставленные на старой квартире, выгружают, замки сломаны, нас не посчитали пригласить. Мне очень тяжело в настоящее время, Алексей Никитович, ведь мы прожили там пятнадцать лет.

Муж узнал, что в горисполкоме решили продать наш домик как малометражный частному лицу, мы хотели собрать и внести деньги, так у нас не взяли, и сколько мы ни хлопотали, нам не продали. А когда фактически толкнули нас на обмен и мы съехали, новому жильцу вскоре и продали. Может, думают, он моложе (экспедитором в мясокомбинате работает) и будет лучше содержать жилье. Вот скажите мне теперь, Алексей Никитович, почему к нам такое отношение, чем мы провинились? До свиданья, приезжайте к нам.

7.VIII.68 г., П. Перекрестенко.»

Вот что ответил отец четырех детей, слесарь Алексей Лаврухин, бывший пулеметчик, который всего-то сутки в жизни знал когда-то давно евпаторийскую жительницу Пашу Перекрестенко. Не 2 года и 4 месяца прожил у нее, а сутки.

«Многоуважаемая Прасковья Григорьевна, вы для меня мать родная, хотя и не по возрасту, но по содержанию своей души. Не отчаивайтесь, Прасковья Григорьевна, не для того я оставался живой и через двадцать шесть лет появился перед вами на свет, чтобы не помочь вам.

2.IX.68 г., Алексей Лаврухин.»

Лаврухин поехал в Евпаторию. Морем. От набережной он молча, никого ни о чем не спрашивая, упрямо искал улицу Русскую. Искал долго, ведь он был здесь всего один раз в жизни, больше четверти века назад. Он старался идти знакомыми дворами, но многое не узнавал, путался и, наконец, вышел на родную ему маленькую улочку. Здесь, на Русской, 4, он на фасаде дома увидел мраморную мемориальную табличку; прочел, что в этом доме была конспиративная квартира евпаторийских подпольщиков.

Люди подсказали ему новый адрес Прасковьи Григорьевны Перекрестенко. Они встретились, потом он ходил по кабинетам городских руководителей. Все хлопоты оказались напрасны. Накануне отъезда он пошел в степь той же, никому не видимой дорогой, которой они тогда прорывались вчетвером на Севастополь, пошел, чтобы снова увидеть родные сердцу места, а заодно успокоиться.

Он не сомневался, что своего добьется.

«Редакции «Известий». Уважаемая редакция. Я хочу напомнить об одной тыловой гражданке… в городе люди думают, что все десантники погибли, но так не бывает, кто-нибудь жив да остается, и вот я двадцать шесть лет спустя заявляю, что я живой. До этого я молчал, ведь все мы воевали, что кричать об этом? Не буду описывать, что у нас была за встреча с Прасковьей Григорьевной, всякий поймет… От имени своих погибших товарищей я добиваюсь и буду добиваться, чтобы к ее нуждам отнеслись по справедливости.

А. Лаврухин, бывший моряк Ч.Ф.»

В Крым выехала корреспондент «Известий» Ирина Дементьева. Можно только представить с какими трудностями пришлось ей столкнуться. Тельняшка Павлова к этому времени как драгоценная реликвия уже была выставлена в Крымском областном музее в Симферополе, уже были изданы мемуары Павлова, голос его уверенно звучал со всех трибун, где собирались ветераны войны, редкий президиум обходился без него.

В дверях кабинетов, куда заходила журналистка, ее неизменно спрашивали:

— А вы с Павловым говорили?

Подсказывали:

— Вы обязательно с Павловым посоветуйтесь.

Конечно, она с ним повстречалась. И он с ошеломляющей неприязнью повторил слово в слово:

— Что заслужила Перекрестенко, то и получает. В подполье проявляла пассивность, работала под нажимом.

И тогда журналистка спросила:

— Кормила ли?..

Растерялся Павлов. Но ненадолго.

— Ну… разве что кормила.

И Ирина Александровна Дементьева тоже отправилась в степь вместе с Лаврухиным, его женой Ольгой Прокофьевной и младшим сыном, четвероклассником. Женщины и ребенок инстинктивно держались шоссе, а Лаврухин забирал вправо, в степь. Он уверял, что за холмом, в балке, будут большие деревья, а дальше село, в котором староста расселил их по домам; в том селе их обогрели, накормили, староста направил мимо них верхового немца, который проезжал через село. Это здесь моряки разбились на пятерки и простились.