Венок раскаяния

Западногерманская «Маринерундшау» в семидесятых годах задается тем же недоуменным вопросом: почему Маринеско не Герой? Высказывает предположение: видимо, советское военное командование не поверило в фантастические победные результаты Маринеско.

Как объяснить им всем, они же не поймут. Что все всё проверили и поверили. Что просто мы ценим лишь и поднимаем как знамя только хрестоматийных, уставных героев.

Недавно, весной нынешнего года, в Ленинград приехал западногерманский военный историк Гейнц Шён. Он служил на «Густлове». В ту кошмарную ночь молодому моряку удалось спастись. Он издал немало книг об «атаке века».

Редкобородов встречаться с ним наотрез отказался.

А Коваленко согласился.

У Шёна в молодости была злость на нас, потом — обида, а потом пришло философское осмысление прожитого. В Ленинграде он пришел на Богословское кладбище на могилу Маринеско и согласно кодексу морской чести отдал дань таланту и мужеству командира «С-13».

Тут они и встретились, два седых человека — Шён и Коваленко, противники, победитель и побежденный. Вспомнили о той ночи, заговорили о сегодняшних днях, о детях, внуках и, прощаясь, пожали друг другу руки.

Остается добавить, что коллектив Балтийского морского пароходства ходатайствует о присвоении имени Маринеско одному из новых судов.

Кировский райисполком и райком партии Ленинграда по просьбе жителей провели своеобразный опрос: надо ли переименовывать одну из улиц в честь легендарного подводника. Мнение оказалось единодушным. Районные руководители вошли с ходатайством в Ленинградский горисполком назвать именем героя улицу Строительную, где Александр Иванович Маринеско жил последние годы, а на доме его установить мемориальную доску.

Отныне, видимо, все так и будет, как быть положено.

1990 г.

Верность

Мы снова шли через те же города, но уже входили в них с востока и выходили на запад. И возвращение каждого города было праздником, счастьем. Что там город — захолустная станция, село, одинокая уцелевшая изба, да просто пядь выжженной земли, где нет ни былинки, и она, взятая с кровью, была дорога нам. Шел июль, а год был — сорок четвертый. Солдаты спраши­вали командиров об одном и том же, о главном: скоро ли граница? Скоро ли?..

1944 год. 21 июля. Из письма Рузвельта Сталину: «Стремительность наступления Ваших армий изуми­тельна…»

24 июля. Из послания Черчилля: «…Разрешите мне выразить сердечные поздравления в связи с неотразимым наступлением советских армий, а также в связи с побе­дами огромной важности, которые Вы одержали».

28 июля. Из сообщений Совинформбюро: «…наши войска ворвались в город и после ожесточенных уличных боев овладели им. Противник потерял убитыми свыше 3000 солдат и офицеров. Подбито и сожжено 27 немецких танков и самоходных орудий. Захвачено 6 паровозов, 240 вагонов с боеприпасами, эшелон с продовольствием и 30 цистерн с бензином… Наши войска окружили три диви­зии немцев».

Окружали мы прежде и побольше дивизий, и города освобождали покрупнее, и бои были куда кровопро­литнее.

Но город-то был — Брест!

Последняя пядь родной земли, здесь обрушилась, опрокинулась на нас самая чудовищная из всех мировых войн.

Когда началась наша победа? Когда под Курском, середина войны, ее вершина, ее пик, мы нанесли самое тяжелое поражение фашистам и война повернула вспять? Или когда остановили врага под Москвой? Нет, раньше, намного раньше. Когда в жарком, пыльном июле сорок четвертого года советские войска вступили в крепостные развалины, они уже поросли бурьяном, те стены, что уцелели, были как пчелиные соты — от осколков и пуль; среди руин, в подвалах открылись выцарапанные на стене предсмертные слова:

«Мы еще вернемся».

В этот субботний день четырнадцатилетняя Валя Сачковская вместе с подружкой Нюрой Кижеватовой успела посмотреть сразу три фильма. Ночь была лунная, вернувшись домой, она еще читала до двух ночи.

А Алику Бобкову было пять лет, он помнит, как отец возвращается под вечер домой, локти в сторону и на могучих руках повисли ребятишки чуть ли не со всего двора. Заснул как заснул. Как всегда.

В нескольких сотнях метров от них, по ту сторону, шла другая жизнь. 45-я немецкая пехотная дивизия — лю­бимица Гитлера, она первой вошла в горящую Варшаву, она вошла в побежденный Париж — готовилась опроки­нуть маленький гарнизон. Из воспоминаний пастора диви­зии Рудольфа Гшепфа: «…и на этот раз в течение нескольких дней происходили богослужения: последнее еще 21 июня вечером в 20.00 в лесном лагере».

С именем Бога они и перешли границу.

В первые секунды, когда взметнулась к небу земля, даже взрослые были в замешательстве, что говорить о детях. Валя Сачковская, увидев в окно, что кругом все горит, спросила: «Это гроза?» Отец сказал: «Отойди от окна, это — война». А Алика Бобкова отец успокоил: «Не бойся, это Ворошилов на танке едет».

И Валин отец — дирижер музыкального взвода, и отец Алика — командир роты погибли в первые же минуты войны.