Венская прелюдия

— Bastárdo![35] Я сказал — успокоиться! Ведёшь себя, как… Моя солистка — и то себе такого на людях не позволяет! — прорычал Джованни с итальянским акцентом прямо в лицо Георгию Саввичу. Специфическая смесь запахов вина, какой-то еды и кёльнской воды ударила в нос дознавателю, и от этого у него к горлу подкатил комок.

Ерёмин дышал глубоко и часто, пытаясь унять сердцебиение и избавиться от противной смеси ароматов в носу. Он многократно проклял тот день, когда согласился из обычного писаря пойти в дознаватели, выполняя поручение своих товарищей по революционным идеям. Ладно бы единомышленники, но какое отношение к их прогрессивным идеям имеют эти итальянцы, с которыми приказал работать комитет?

— Кто этот человек, которого завтра привезут на допрос? — как ни в чём не бывало спросил Джованни, откинувшись на спинку своего дивана.

— Профессор из Одессы! — Ерёмина раздражало, что он вынужден повторять ещё раз то, что вчера рассказал Бриджид. — Его взяли за организацию подписки в пользу народовольцев. К нам этапируют для дознания по приказу генерала Дрентельна. Это всё, что мне известно. По телеграфу уголовное дело не передают.

Импресарио некоторое время пребывал в раздумье, о чём свидетельствовал его сосредоточенный взгляд, направленный в сторону колыхающейся занавески. Затем итальянец будто принял какое-то решение, хлопнул руками по коленям, сменил выражение лица с каменного на благожелательное и обратился к Ерёмину:

— Давайте рассуждать хладнокровно…

Георгий Саввич такой возможности не имел. В висках били маленькие молоточки, пальцы продолжали предательски дрожать, несмотря на то, что он до боли в суставах их сжал, во рту появилась неприятная сухость.

— Если бы профессор в Одессе дал показания о том, кому он передавал собранные деньги, Бриджид сегодня не готовилась бы к выходу на сцену, а грела бы горло чаем в камере. Я прав? — спросил Джованни.

Ерёмин шумно выдохнул, успокаивая пульс, собрался с мыслями и ответил:

— В лучшем случае — кипятком. Подследственных в первые дни содержания под стражей не балуют. Психологический момент.

— Неважно. Кто бы её допрашивал?

— Лузгин или я. Дрентельн никого больше к допросам не допускает. Остальные собирают агентурную информацию, систематизируют её и подают генералу в докладе. Утром мы получаем новости, если они есть. Лузгин задаёт вопросы генералу, если нужно, но в кабинете с подследственными работаем только мы.

— Отлично. Значит, и с профессором будете работать только вы?