Венские этюды

Завод дневного механизма кончен.

Первый визит

Он медленно прохаживался взад и вперед по маленькой гостиной, заставленной цветами, с диванами, покрытыми вышитыми шелковыми подушками.

Когда Криста вошла, он был совсем спокоен, почти небрежен.

Он был спокоен — у него в руках было маленькое, но верное счастье, — счастье на миг, но оно было неотъемлемо его.

«Вот она, она, она…», — приветствовала ее его душа.

Но надо было говорить о чем-нибудь, надо было вести разговор. Нельзя придти в гости с одним только гимном в душе. Он заранее придумал все, как будет — как драматург обдумал он всю сцену:

«Я сижу на низком кресле. Она стоит облокотившись у окна, потом переходит на другое место. Я впитываю в себя каждое легкое движение ее. Уходя, я говорю ей: это были самые счастливые минуты моей жизни. Но она не понимает этого. „Было просто хорошо“, — думает она. Так я представляю себе эту первую встречу у нее в доме. Отчего не сбыться моей мечте?»

Она сбылась. Конечно, как это всегда бывает с поэтическими мечтами, — сбылась с маленькими вариациями, непредвиденными оттенками. На Кристе была брошка — барельеф из матово-серого серебра, изображавший девушку под синью лавра.

— Она наверно, от Оскара Раги из Парижа — сказал гость.

— Я ее очень люблю — сама не знаю почему. Какое это дерево?

— Это лавр. Тут сочетание дерева славы с нежной женской душой…

Это маленькое изысканное произведение искусства вдохновило его, заставило подняться на широких сильных крыльях в царство красоты.

Криста затрепетала нежными крылышками и летела за ним следом на почтительном расстоянии.

Она вся порозовела от полета «Что он со мной делает?» — думала она.

Но вдруг он опустился и заглянул в ее милые глаза.

Ее крылышки поникли, и она опять была на земле.

«Теперь вам надо идти», — сказала она.

— Это были лучшие минуты моей жизни, — сказал он, как в своей мечте.

«Было просто хорошо, — подумала она. — Как будто я побывала в ателье Оскара Роти в Париже. Правда ли, что моя брошка оттуда?»

Молодой человек тихо вышел из маленького будуара, полного цветов и вышитых подушек.

— Моя брошка — маленький chef d’oeuvre, — сказала Криста вечером за ужином.

— Она от Роти из Парижа, — заметил отец.

— Да? — девушка смутилась. Казалось, что он еще был здесь, что в затихшем доме еще звучал его вдохновенный голос: — От Роти из Парижа…

Он провожает ее домой

— Пойдемте тише…

— Сколько звезд! Как чудно пахнут мои ландыши… Как вы узнали, что я люблю только белые цветы? Вы сегодня все молчите… Понюхайте мои ландыши. Вы и тетя меня вечно охраняете, а от чего — я сама не знаю! Ну, скажите же что-нибудь!

— Мадонна.

— Ах…

Она думала: — Он из другого мира. А мы… — кто мы?

— Мне недолго придется быть с вами, Кристина… Еще раз, два…

— А потом?

— Потом жизнь захватит, унесет вас.

Молчание.

— Потому-то я так дорожу этими убегающими минутами, когда я с вами наедине. Это редкий дар суровой жизни… Бесконечная благодарность у меня к вам — вы даете так много мечтам мечтателя…

Никто ей не говорил таких слов.

Он из другого мира.

Она сказала: — Какая ясная ночь! Посмотрите, как блестит площадь перед церковью. А эта чудная белая церковь! Сколько звезд… Посмотрите.

— Votiv — Kirche как органическое целое, — она как будто сама собой чудотворно и свободно выросла и поднялась из души человечества, как ели и лиственницы поднимаются из земли. Если б не было Ферстеля и других архитекторов, она так же неизбежно родилась бы в мировой душе, как кристаллы в камне.

— А вы любите лиственницы? — спросила она: — Это мое любимое дерево. Такое высокое и вместе с тем нежное. У нее тонкие и длинные иглы, и все-таки они не колются, потому что совсем мягкие. Если б у меня был сад, там были бы одни только лиственницы и целый луг, покрытый ландышами. Вечером я бы гуляла по этому саду, долго, долго…

— Пока кто-нибудь не позовет: Кристина, надо домой! Стало сыро и холодно.

— Ах, нет. Тогда никто не будет так говорить. Я бы оставалась в саду до самой ночи, до тех пор, пока не исчезнут в темноте и деревья, и ландыши… Отчего вы сказали: пока кто-нибудь не позовет?

Они свернули в тихую улицу, где она жила.

Они шли молча.

— Вы все молчите?.. — сказала она. И потом прошептала: — Прощайте.

Он пожал ее милую руку.

La femme est un 'etat de notre ^ame

Как она живет? Как живет Кристина, которую называют «Кристой?»

Какая ее жизнь? Расскажите мне!

Он певец ее немой жизни.

Только то, что в нем звучит, доносится к миру о ней.

Так природа бесследно живет каждый день, пока кто-нибудь не придет и не остановит ее на миг и не скажет: вот какая ты.

Весной яблоня покрывается розовым цветом, но к чему это, если нет поэта, который скажет:

«Вот цветет маленькая яблоня!»

Но что ж из этого? Как же ей не цвести, когда пришла весна! И вот она стоит весенняя, свежая, розовеющая и цветет — цветет и осыпается…

Но что она без певца? И что ее певец без нее?