Венские этюды

Причины такой неоднозначности состоят в том, что в истории литературы импрессионизм не сложился как направление и не определил творческого пути какого-либо из выдающихся писателей или поэтов. Импрессионизм в литературе чаще возникает либо как тенденция, сказавшаяся 286 в разные периоды творчества у ряда художников, принадлежащих к разным литературным направлениям (поздний Г. Мопассан, проза Д. Конрада, К. Гамсуна, О. Уайльда, М. Пруста, Б. Зайцева), либо как художественный прием, явление стиля (здесь список может составить несколько десятков имен только из числа очень известных — от натуралиста Э. Золя и декадента Ш. Бодлера до модернистов В. Вульф и Д. Джойса).

Сопоставляя импрессионизм в живописи и в литературе, следует учитывать специфику каждого искусства. Если изобразительные задачи, поставленные импрессионизмом в живописи — стремление запечатлеть мимолетное, сиюминутное впечатление от жизненного явления, подчеркнуть изменчивость, текучесть этих явлений — знаменовали большой шаг в ее развитии, то в литературе фиксация впечатления может иметь лишь ограниченное, подчиненное значение, так как по самому своему характеру образ, выраженный в слове, намного богаче и многограннее зрительного образа.

На наш взгляд, литературный импрессионизм настолько интересное и ценное в художественном смысле явление, что заслуживает отдельного выпуска «Литературной галереи», в который следовало бы включить образцы произведений поэзии, прозы и драматургии, начиная от символиста Ш. Бодлера, натуралистов Э. Золя и Ж. и Э. Гонкуров до мэтра модернизма М. Пруста и постмодернистов 60-х — 80-х годов текущего столетия.

Это особенно важно сделать по той причине, что несмотря на более чем столетние споры, в теории литературного импрессионизма остается большое количество «белых пятен», что, как это не покажется странным, характерно не только для отечественного, но и зарубежного литературоведения.

В СССР отношение официального литературоведения к литературному импрессионизму было традиционно отрицательным, с концентрацией внимания на его негативном, декадентском характере в поэзии и прозе рубежа XIX–XX веков.

Теперь, когда читатель получил возможность лично ознакомиться с образцом творчества австрийского писателя Петера Альтенберга, одного из наиболее последовательных импрессионистов в литературе, он может обоснованно судить, верно или нет приведенное выше официальное суждение, а так же известное высказывание А. М. Горького о книге писателя «Как я это вижу», содержащую серию зарисовок современной ему венской жизни: «…Он не в силах отразить своими изломами великую жизнь мира и отражает отрывки уличной жизни, маленькие обломки великих душ».

В отличие от своего художественного аналога (мы имеем в виду импрессионизм как направление живописи, рождение которого однозначно связывают с 1874 годом, когда группа художников из круга Эдуарда Мане устроила свою первую выставку в помещении мастерской фотографа Нодара; хотя не надо забывать и о том, что исподволь это направление восходит к первым работам Э. Мане начала 60-ых годов XIX века), литературный импрессионизм не только не имеет такой точной даты рождения, но и «выкристаллизовался», если можно так сказать, он постепенно, с двух совершенно противоположных сторон.

С одной стороны, импрессионизм своими корнями связан с реалистической традицией в литературе, а именно с таким художественным методом как натурализм. Подготовленный взглядом на литературу одного из крупнейших писателей Франции середины XIX века Г. Флобером, натурализм, зародившись в 70-ых, получил законченное развитие в 80-ых — 90-ых годах XIX века в творчестве Э. Золя и братьев Гонкуров, а так же — в известной мере — Флобера, Мопассана, Зудермана, Гауптмана, Ибсена.

Однако к концу XIX века многие писатели, чувствуя, что метод натурализма не дает им возможности для создания обобщающих картин и образов, стали переходить на позиции символизма (те же Ибсен и Гауптман). Другие (как, например, Арно Гольц) пошли по пути отказа от во многом стихийного сбора массы фактов, которые затем, как это требовал метод натурализма, ложились в основу создаваемого произведения, а стали, пусть и с гораздо большей субъективностью, но при этом куда искусней, регистрировать и отшлифовывать впечатления, то есть делать то, что и составляет сущность импрессионизма.