Венское Рождество, или сплетение судеб (СИ)

— Вот ещё, — хмыкнул Петя и таки поймал пытавшуюся увернуться от него ложку. — Я просто буду вести себя, как ответственный взрослый, а не как ты.

— Ишь ты, какие мы взрослые, Пётр Владиславович! — усмехнулась Саша.

— Уж повзрослее некоторых будем! — гордо сообщил Петя. — Мы, в отличие от кхм-кхм, не сбегаем из дома на свиданки и не попадаем в плен к дедушкиным врагам.

— Это был не плен, дурья твоя башка! — вспыхнула Саша. — Макс меня…

— Ой, да, давай, защищай своего «лыцаля песяльного облаза»! — прошепелявил Петя и стукнул ложкой по столу.

— Помолчал бы!

— А то что? Ты опять меня побьёшь? Или позовёшь своего «лыцаля»? Я слышал, он того мужика — в ошмётки…

— Закрой рот! — рявкнула Саша и так резко вскочила с места, что стул с грохотом завалился на спинку. Саша почувствовала, как магия искрами молнии перекатывается по её коже и волосам. Как же ей хотелось приструнить этого мелкого!..

— Правильно, шибани меня! — весело посоветовал Петя. — Тогда совсем как твой суженый будешь!

От его слов у Саши отнялся язык. Махнув рукой — магия нашла выход в уничтожении стула, — девушка вылетела из столовой и бросилась по коридорам поместья, не разбирая дороги. Единственно ей хотелось оказаться как можно дальше от брата.

Как он смел осуждать её?! Не её, Саши, выбором, было попасть в засаду! Да, она сглупила, улизнув из дома, но…

— Не до конца же жизни меня этим попрекать?.. — пробормотала Саша, останавливаясь и прижимаясь лбом к косяку двери. Безудержно затряслись плечи, и девушка всхлипнула.

Дверь, возле которой она замерла, неожиданно отворилась.

— Что такое?.. — начал было папа, но осёкся, увидев дочь. — Что с тобой?

— Я… я с Петей поругалась, — шмыгая носом, призналась Саша.

— Опять? — папа вздохнул и, приобняв её за плечи, завёл в свою лабораторию.

Здесь пахло Сашиным детством. Все эти склянки, пробирки и колбы она знала когда-то наизусть, как и их содержимое. Девушка подозревала, папа втайне надеялся, что она пойдёт по его стопам — но увы, ни Саша, ни Петя не унаследовали его таланта к зельеварению. Отец отнёсся к этому философски и никогда не настаивал.

Усадив дочку в кресло у пылающего очага, Влад захлопотал над чайником. Он не спрашивал — точно знал, что Саше сейчас нужно. Улыбнувшись ему, Саша вытерла нос рукавом и обвела лабораторию взглядом: полированные котлы, и полки с ингредиентами, и запачканную разделочную доску… Взгляд споткнулся о книжку, вовсе не выглядевшую трактатом по зельеварению. Привстав, Саша дотянулась и взяла в руки карманный томик стихов Шиллера.

— Ого! Я и не знала, что ты любишь поэзию!

Или ей показалось, или отец правда вздрогнул.

— Я раньше не видела эту книгу, — продолжила Саша, проводя пальцами по корешку. Томик был потрёпанным, видавшим виды и ни разу не латанным магией. — Она не из нашей библиотеки?

— Я никогда её туда не приносил, — глухо проговорил отец, обращаясь скорее к очагу, чем к дочери. — Она… моя.

Саша кивнула, пусть и не поняла ничего. Открыв страницу наугад, она улыбнулась и стала читать:

— Над страшною бездной дорога бежит,

Меж жизнью и смертию мчится;

Толпа великанов её сторожит;

Погибель над нею гнездится.

Страшись пробужденья лавины ужасной:

В молчанье пройди по дороге опасной.

Там мост через бездну отважной дугой

С скалы на скалу перегнулся;

Не смертною был он поставлен рукой —

Кто смертный к нему бы коснулся?

Поток под него разъярённый бежит;

Сразить его рвётся и ввек не сразит.

Там, грозно раздавшись, стоят ворота;

Мнишь: область теней пред тобою;

Пройди их — долина, долин красота,

Там осень играет с весною.

Приют сокровенный! желанный предел!

Туда бы от жизни ушёл, улетел.

Четыре потока оттуда шумят —

Не зрели их выхода очи.

Стремятся они на восток, на закат,

Стремятся к полудню, к полночи;

Рождаются вместе; родясь, расстаются;

Бегут без возврата и ввек не сольются.

Там в блеске небес два утёса стоят,

Превыше всего, что земное;

Кругом облака золотые кипят,

Эфира семейство младое;

Ведут хороводы в стране голубой;

Там не был, не будет свидетель земной.

Царица сидит высоко и светло

На вечно незыблемом троне;

Чудесной красой обвивает чело

И блещет в алмазной короне;

Напрасно там солнцу сиять и гореть:

Её золотит, но не может согреть. [1]

Саша облизнула пересохшие губы и рассеянно улыбнулась.

— Её золотит, но не может согреть… И почему мне вспомнилась баронесса фон Винтерхальтер? — она подняла взгляд на отца, чтобы проверить, понял ли он шутку… и испугалась выражению, застывшему на его лице. — Папа?..

— Дай сюда, — отрывисто приказал отец, забирая у неё книжку. Он дёрнул слишком резко, и откуда-то из-за корешка выпорхнула колдография.

Саша нагнулась быстрее отца и подхватила снимок.

— Прости, я не хотела… Ой, — она удивлённо уставилась на юношу, скромно пристроившегося с края запечатлённой компании. — Это же ты в молодости!

— Эта колдография из моих школьных времён, — отец потянулся было за снимком, но Саша увернулась.

— Нет, погоди!.. Ох, а кто этот человек?! Он так похож на… — она вздрогнула и подняла голову. — Похож на Макса…

— Это его отец, — выдавил Влад и упал на соседний стул.

Прикусив губу, Саша виновато вернула ему снимок.