Вепрь

— Ведаю, воевода. Да только я к тебе не со словами его пришел. Рассудка не лишился, чтобы с такою малостью шум поднимать. По указке Любима мы прямиком вышли на логово ватаги да накрыли их. Четверых раненых привезли на твой суд, кто был сильно поранен и не доехал бы — добили, головы убиенных в мешках. Все в кремле у твоего дома.

— Любима того кто-нибудь видел?

— Никто не видел, воевода. Ни его, ни татей. Все надежно укрыто. Твоим именем прикрываясь, я никого не допустил осматривать волокуши, от греха подальше.

— Вот это ты верно сделал.

А в глазах азарт. Что ж, понять человека можно. Ему, поди, купцы уже плешь проели, мол, что же это деется, пошлину с торгового люда взимаете, а порядка на дорогах никакого. Выть вы, ребятки, СЕЙЧАС начнете. Если воевода с умом это дело раскрутит, то не миновать вам подъема пошлин. А власть проследит, чтобы на рынке цены не взлетели, дабы народ не огорчать. А то как же! Сами ноете, а сами с татями дела имеете. Может, все и иначе будет, но Виктору отчего-то виделся именно такой поворот дела.

— Кто был тот мужичок?

— Не ведаю, воевода. Убег он сразу.

— От тебя?

— И на старуху бывает проруха.

— Гхм. Когда Любима спеленали?

— Уж больше суток.

— Э-эх, порушил ты мне все веселье, скоморох.

— Дак не ведал я, воевода-батюшка.

Только смирение. Не стоит его расстраивать, Смолина. А на будущее лучше бы вообще держаться от таких дел подальше. Времени стало жалко, понапрасну колесить по лесам не хотелось, а результат — едва на недовольство местной администрации не нарвался.

— Ладно, не серчаю.

Вид довольный, как у кота, что тайком от хозяев крынку сметаны умял. Нет, точно. Достали его купцы до самой печенки.

— Двигай в кремль и никого, слышишь, никого к своим волокушам не допускай. Моим именем не допускай. Я скоренько.

Скоренько. Скоренько — не то слово. Загалдело, загомонило, забряцало! Не во всем кремле, понятное дело, только в остроге. Среди стражников был объявлен сбор. Воевода, сопровождаемый дьяком и подьячим, лично спустился в подвал для производства дознания.

Виктора, понятное дело, туда никто не приглашал. Забрали все вещдоки (оружие в них не входило, как-никак — трофеи, дело святое) — и отправили восвояси. Ясно, что не обратно в Обережную, а на постоялый двор. Тут и надлежало находиться до дальнейших распоряжений.

Уже ближе к полуночи Виктора разыскал стражник и велел прибыть в острог. Делать нечего, собрался со всей поспешностью. А как иначе? Ведь сам полковой воевода от праздничного стола оторвался.

Улицы утопают в ночи, попадаются только редкие патрули да группки прохожих, числом не меньше трех. Опасно ночью ходить по городу в одиночку. И это несмотря на то, что в сравнении с иными Звонград считается вполне тихим. Но все в этом мире относительно.

А вот острог гудел, как растревоженный улей, и в воеводском доме свет в окошках горел. Это что же, воевода настолько окунулся в это дело, что до сих пор тут? Мало того, все еще делами занимается? Виктор ясно видел, как один стражник взбежал на крыльцо, а другой выбежал из дома с какими-то бумагами и направился в острог. Чего это он такого нарыл, что все дыбом стоят?

Опросный лист Виктора заполнял лично подьячий, тот самый ушлый мужик с умным взглядом. И вспомнилось, как этот умник расстроился в тот день, когда Волков порешил в переулке трех татей, а воевода заступился за него.

После того как была заполнена шапка, подьячий уставился на Волкова внимательным взглядом, словно рентгеновскими лучами просвечивал, и начал спрашивать. Вопросы сначала были общего характера, потом уточняющие. Как видно, хотел составить общее представление об обстоятельствах дела, и только потом начинать заносить на лист, чтобы не черкать и не переписывать.

— Стало быть, незнакомый мужичок тебе весточку кинул, а ты, не разобравшись с ходу, преступил закон, лишив воли того, вина коего доказана не была. А ведь в городе исполнение закона лежит на плечах стражи.

Понятно, честь мундира отстаивает. Пособник татей жил здесь, на его территории. А за такое попустительство можно и огрести. Выходит, Виктор перешел ему дорогу, раз вывел купца на чистую воду. Это не дело. Мало проблем, так еще и врага наживать. Лишнее это. Но как быть-то?

— Не о своей выгоде пекся, дело делал.

— То, что не о своей, еще выяснить нужно. Ты-то показываешь, что в пещере разбойной не было никакого товара. Но могло быть иначе. Ты ведь приехал без двоих человек?

— Ранены они, я их отправил в Обережную.

— А что их тут не обиходили бы? Получается, ранены не особо сильно, если самих отправил.

— Тутошним коновалам у меня веры нет, а бабка Любава — знатная лекарка, чуть не с того света людей вытаскивает. Уж лучше им потерпеть дорогу да в умелые руки попасть, чем неизвестно к кому.

— А может, они с товаром отправились, да не в Обережную, а, скажем, на постоялый двор у Приютного. А то и вовсе остались там же, у пещеры, добро стеречь.

— А ты пленных поспрошай про товар, они тебе скажут, сколько и чего там было.

— Так нет среди них атамана, убили его. Вот вызнал ты все — и убил, а ватажники простые могли и не знать ни о каком тайнике.