Вепрь

- Ты что молчишь? - повысил я на нее голос. - Ты о ребенке вообще думать собираешься?

- Я думаю, Сережа. - Она погладила меня по руке.

«Правильно, - успокоился я. - Пусть думает. Я тоже буду. Мы оба о нем будем думать».

Прежде я о грудных детях не думал, разве что о горластой Лизоньке из нашей многосерийной квартиры на Суворовском. О ней я думал, как бы ее удавить. Особенно по ночам и когда к экзамену готовился.

Мы шли молча. Вскоре я невольно переключился мыслями на Паскевича. «Жуткая личность, - согласился я с Настей. - Запросто вызовет нервный срыв. К тому же «хомут». «Хомуты» - так мы, настоящие диссиденты, называли сотрудников КГБ - самые опасные люди. «Хомуты» и заведующие клубами». Тут я Настю понимал. А при виде «хомута» в роли заведующего клубом вообще мог случиться выкидыш. Но даже при том, что Настя по долгу службы была хорошо знакома с Паскевичем, ее реакция казалось мне слишком бурной. Об этом стоило подумать. Но не тогда. Тогда мне полагалось думать о ребенке.

- Ты должен научиться постоять за себя, - молвила вдруг Настя.

- Я научусь, - поспешил я ее обнадежить. - Завтра же.

Чтоб она не сочла меня легкомысленным отцом, с утра я потребовал у егеря нож.

- На что тебе? - удивился Гаврила Степанович.

- Буду им действовать, - пояснил я скупо. - Орудовать на дистанции вытянутой руки. Кромсать, если угодно.

- Кого? - Обрубков, уже наполовину вытащив из волосатых, оленьего меха, ножен острый длинный клинок с гнутой каповой рукоятью, замер.

- Всех, - уверил я Гаврилу Степановича. - Кого смогу подпустить поближе. Я буду убивать их с целью самозащиты.

Настя усмехалась, играя чайной ложечкой.

- Не поможет. - Обрубков загнал клинок обратно в ножны. - Поверь моему опыту. У меня большой опыт.

- Что значит «большой»? - Это меня задело. - Насколько большой?

- Большой, как нож мясника, - подобрал Гаврила Степанович соответствующий размер.

- И что? - бросил я с вызовом.

- Не помогает.

- Ну, достаточно. - Анастасия Андреевна бросила ложечку на стол.

Наш суровый мужской разговор о ножах изрядно ей поднадоел. Это читалось по выражению ее лица.

- Хватит. - Она встала из-за стола. - Пойдем, Сергей, на двор в банку стрелять.

- Зачем? - Я не предполагал, что она зайдет так далеко.

Не удостоив меня ответом, Анастасия Андреевна расчехлила свою «вертикалку», сняла с подоконника пустую банку из-под частика и накинула на плечи тулуп.

- Мы идем в банку стрелять, - сообщил я Обрубкову. - Я буду вешать банку на тын, а Настя будет в нее стрелять. Потом - наоборот: Настя будет вешать, а я - стрелять. Рано или поздно мы убьем ее с целью самозащиты. Когда услышите стрельбу, не пугайтесь. Это - учения.

Мой пространный комментарий Настя дослушивала уже в дверях.

- А что, Анастасия, - закурив, поинтересовался егерь, - верно бабы на селе толкуют, будто Филька от тебя вчера в бане заперся и что ты как будто хотела ту баню поджечь, но бревна отсырели, а керосину ты не нашла?

- Балбес ревнивый, - улыбнулась Настя, доставая из варежки смятый клочок бумаги. - Мы ведь с детства дружим, Гаврила Степанович. В одну школу ходили. Ну как тут быть?

Кряхтя, Обрубков потянулся за бумажкой, разгладил ее на колене и зачитал:

- «Я к тебе серьезно, а ты меня бросила с городским. Твой до гроба Филимон Протасов. Горючка в бензобаке «Урала», и в люльке еще канистра есть. Ключ от запора возьми у Чехова».

- От запора? - фыркнул я зло. - Ключ от запора - это касторка. Чехов, как земский врач, просто обязан это знать.

Настя смолчала. Нам обоим было известно, что Чехов, сосед Фильки, часто гонял на Филькином мотоцикле в район, забывая при этом вернуть ключи от гаража.

- Стало быть, Филимон сам себя поджечь содействовал. - Отложив записку, Гаврила Степанович прихлебнул из блюдца остывший чай. - И впрямь, значит, любит.

- Как же! - съязвил я, обуваясь. - Содействовал он, протопоп Аввакум! Тоже еще, девственница Орлеанская! Ключ - в яйце, яйцо - в ларце, ларец - во дворце, а Чехов - в Ялте!

- Не надо, Сережа. Недостойно тебя. - Настя, глянув на меня с укором, вышла в сени.

- Это как понимать, Гаврила Степанович? - обратился я в арбитраж. - Облом покушался на мою священную жизнь из засады, а я еще должен жалеть его, недоумка?

- Филя с отличием восьмилетку закончил, - поморщился Обрубков. - И, между прочим, белку в глаз бьет.

- Это точно! Кулак у него здоровый! - Хлопнув дверью, я вышел на улицу.

Отстреляли мы с Настей две коробки патронов. Со второй коробки я начал попадать.

- Все, - сказал я, опуская ружье. - Работать мне пора. Я писатель, а не альпийский стрелок.

- Ты начал?! - Анастасия Андреевна подпрыгнула от восторга.

- Заканчиваю, - признался я словно бы нехотя. - Первую главу. Синтаксис еще отточить предстоит. И с материалом, конечно, проблема. Детали, антураж - все прописывать надо.

От избытка переполнявших ее чувств Настя повалила меня на снег.

- Из жизни кого рассказ? - оседлав меня, стала допытываться Настя. - Ты прочтешь мне?

- Роман. - Я заерзал на мокром снегу. - Встань. Сама простудишься и ребенка застудишь.

- А ты прочтешь?