Верь мне!

— И я поцеловала его. Я благодарила его. Я называла его своим любимым — и подобными словами. Я говорила ему, что он прав: я — шлюха, и что я хочу заниматься с ним любовью. Я умоляла его дать мне возможность доказать это. Умоляла заняться со мной любовью любым способом, каким он пожелает.

— И я старалась для него — я очень старалась. Я уверена, что он получил полное удовольствие. Даже после того, как он обрезал веревки, я видела, что он все еще хочет меня…

Слишком поздно.

Элисон видела, как изменилось выражение его лица. Слишком поздно. Она все рассказала и ничего не вернешь назад. Слишком поздно… Она отвернулась, не в силах удержать слезы…

— Он оставил меня на мгновение. Вышел зачем-то на кухню. Я убежала. Я не знаю, как я выбралась из дома. Я помню только, как бежала. Вокруг были деревья. Был листопад. Я помню, как падали листья, а я ступала босыми ногами по этому разноцветному прекрасному ковру. Он кричал мне вслед, называл своей шлюхой. Я выбежала к озеру. Там сидели люди в лодке. Они говорили потом, что я была голая. Но я этого не помню. Я очнулась в больнице. Только Джейк знает обо всем…

Стыд, который звучал в ее голосе, убивал его, но он решил молчать, чтобы дать ей высказаться до конца. И чтобы услышать о Джейке.

— Джейк сказал, что я вынуждена была сделать это, — ее голос надломился. — Он сказал… Джейк сказал, что он иначе убил бы меня. Я не знаю. Не знаю. Я знаю только, что я занималась с ним любовью. И я знаю, если бы я…

Она опять повернулась, чтобы взглянуть на Зекери, слезы текли ручьями по ее лицу.

— Вот, ты теперь знаешь, какая я…

— Джейк был прав, — сказал Зекери хрипло, прерывая ее. Господи! И она еще чувствовала свою вину! — Джейк был прав. Парень — явный маньяк, а тебе удалось сообразить, чего он от тебя хочет, и, дав ему это, уйти из его рук живой. Вот все, что ты сделала. Ты не занималась с ним любовью, — потухший взгляд ее глаз заставлял страдать его душу. — Он же собирался убить тебя. Понимаешь, убить! И ты наверняка знаешь это. Люди не занимаются любовью с теми, кого боятся. Они занимаются сексом. Тебе надо было выжить, и ты выжила.

Он медленно подошел к ней, разведя в стороны руки, как бы нежно приглашая в свои объятия, и пытался — хотя ярость клокотала в груди — говорить с ней мягко, убедить ее в том, в чем сам был убежден.

— Он зашел слишком далеко. Ублюдок к тому же был копом! Меня не волнует, что ты вынуждена была делать для него, детка, меня не волнует, как ты это делала. Рано или поздно он бы сообразил, что ты засыпешь его. Рано или поздно он бы убил тебя. И тебе чертовски повезло, что ты вырвалась из его рук прежде, чем он это сделал.

Элисон отступила на шаг. Видно, она неясно изложила ему всю суть этого страшного поступка. Он, видно, не понял ее.

— Я знаю. Я говорю себе это каждый день. Но все напрасно. Реальность смешивается со снами, где я постоянно вижу, как я улыбаюсь ему. Я вижу себя… как я занимаюсь любовью с ним. Я говорю себе, что это был просто секс, но ничего не помогает. Больше не будет так, как было прежде, — сказала она беспомощно. — И я не смогу быть такой, какой была прежде. Такой, какой была всегда. Я — теперь другой человек. Но я не хочу быть этим другим человеком, человеком, который мог сделать такое!

Элисон не смогла объяснить ему, что говорила не о прошлом, а о настоящем.

— Я боюсь, что если я попытаюсь… Я не хочу, чтобы так продолжалось и дальше. Я хочу быть собой, опять быть собой!

Она сдалась, разрыдавшись, слезы залили ее лицо. Почему она не может заставить его понять все это?

— Да, я все понимаю, — проговорил он.

Она взглянула на Зекери сквозь пелену слез, разозлившись вдруг на него за то, что он вызвал ее на откровенность, причинявшую ей такую боль, боль, которую причиняет незажившая рана. Она рассвирепела на него и за то, что он не может до конца понять ее. Или не хочет?

— Не говори мне, что понимаешь меня! Ты никогда не делал того, что пришлось мне! Ты ничего не можешь понять!

Что он знает о мертвой зоне в ее сознании, которая бесчувственна и не позволяет никому приблизиться к себе — потому что однажды вдруг может открыться тайный шлюз и хлынуть потоком весь ужас и унижение, похороненные в этой зоне!

Но Зекери знал кое-что об этом, у него была своя тайная боль, скрытая глубоко в душе, и он сделал еще одну Попытку.

— Я, конечно, не могу почувствовать тот ужас, через который прошла ты. Но я знаю кое-что о состоянии человека, потерявшего часть себя — когда что-то вдруг умирает внутри.

В его голосе слышался собственный горький опыт. Он действительно хорошо знал то, о чем говорил.