Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца

Чуть подавшись вперед, мы ускоряем шаг. Наконец мы видим группу людей, не доходя до подножия холма: священника из Северной Каролины с его большим оливково-зеленым рюкзаком и двоих его малолетних сыновей, идущих слева от него. Несмотря на то, что я не могу разглядеть их отсюда, я знаю, что на рюкзаке висят сохнущие носки и все трое держатся за руки.

«О, эти дети, – говорит Кэт, – действительно особенные. И мне очень нравится их отец. Он так не похож на мои представления о религиозных людях. Часто они бывают такими недалекими. Они упускают истину, красоту посыла. Кажется, я все время возвращаюсь к одной и той же теме, но посыл заключается в любви, – она поджимает губы. – Любовь. Удивительно, как люди не видят этого».

Кэт закуривает сигарету, и вскоре все трое скрываются из виду. Мы снова пускаемся в путь. Гравийная дорога сменяется мощеной и петляет по холмам, сосновый лес становится гуще. Мы добираемся до ручья, где дорога разветвляется. Главная дорога идет прямо и резко поднимается в гору, в то время как грунтовая тропа ведет в лес. Белый знак, прибитый к столбу на развилке, гласит: «Минас-де-ла-Фуэрака». Он указывает на тропу.

Почитав позаимствованные у других паломников путеводители, я знаю, что Минас-де-ла-Фуэрака – это руины древнеримского золотого рудника. На Камино я ходил по дорогам и мостам, построенным римлянами, но я никогда не видел рудников, не говоря уже о золотых приисках.

«Давайте сделаем небольшой крюк».

Она опирается на свой посох. «Что там?»

Я рассказываю ей о шахте.

«О, правда? Звучит заманчиво».

Мы идем по заросшей травой тропинке в окружении сосен. Трава становится выше, нам по пояс, и тропа обрывается. Никаких признаков пещер или шахты. Мы продолжаем путь, но все, что мы находим, – это большое углубление в земле, похожее на карстовую воронку. Оно покрыто кустарником и камнями.

Кэт решает сделать привал. Я оставляю ей свой рюкзак и продолжаю поиски. Чтобы обогнуть впадину, требуется больше получаса, но никаких признаков туннелей или входов в холмы нет. Когда я подхожу к Кэт, она лежит на земле, прислонившись к своему рюкзаку.

«Ну как, удачно?» – сонно спрашивает она.

Я качаю головой и оглядываюсь по сторонам. В середине впадины находится большая насыпь из камней. Если я заберусь на нее, то смогу выглянуть из-за верхушек деревьев, может быть, что-нибудь увижу.

Я карабкаюсь вниз по склону и продираюсь сквозь колючий кустарник, пока не добираюсь до камней. Мои руки исцарапаны и кровоточат, но это не имеет значения. Я чувствую себя так, словно нахожусь на задании открыть для себя прошлое. Легко взбираюсь на груду – и вот я уже на вершине, но когда я осматриваюсь вокруг, то вижу только поросшие соснами холмы.

Все тихо. Расстроенный, я пинаю камни, пока несколько из них не расшатываются и не скатываются вниз. Я беру один – размером с кирпич – переворачиваю его и рассматриваю. Гладкие прямые края. Когда я счищаю грязь и мох, на ощупь они напоминают шероховатый мрамор. Должно быть, это сделал человек. Я подбираю еще камни, отряхиваю грязь. Они все одинаковые. Похоже, я сижу на вершине шахты.

Несколько минут назад эта насыпь была просто грудой камней. Теперь это место, где я могу представить себе рабочих, солдат, лошадей и лагеря – все это было собрано там для того, чтобы добывать золото. Все, о чем они мечтали и на что надеялись, превратилось в забытое воспоминание. Остались только обломки.

«Я нашел ее!» – кричу я.

Кэт прикрывает глаза рукой.

«Что?» – кричит она в ответ.

«Шахта – она здесь».

Пауза.

«Что с ней случилось?»

Я смотрю вниз, на камни.

«Время. С ней случилось время».

Я роюсь вокруг, пока не нахожу камень, достаточно маленький, чтобы поместиться в моей ладони. Я тру его пальцами и уже знаю, что я с ним сделаю. Ястреб парит на ветру в вышине. Некоторое время я смотрю на него, думая о костях, разбросанных по кладбищу в стране Смерти, о римлянах, добывающих золото, о прахе моего отца, плывущем по реке, о том, как мы со Сью открываем подарки рождественским утром. Может ли что-нибудь длиться долго? Я хватаю еще один маленький камешек и карабкаюсь обратно к Кэт.

«Смотри-ка, – она улыбается с гордым видом. – Ты все-таки нашел свою шахту».

Я протягиваю ей камень: «Вот часть того, что осталось».

«О, это чудесно, – улыбка становится шире. – Вот что хорошо в друзьях. Они находят разные вещи».

Мы прислоняемся к своим рюкзакам, скрестив ноги и обхватив руками колени. Ветер охлаждает пот на моем лице.

«Послушайте, Кэт, – говорю я, – если ничто не длится вечно, то что же тогда остается?»

«Любовь».

«А что будет после того, как мы уйдем?»

«Мальчик мой, будет еще больше любви».

Я принимаю ее ответ и засовываю его глубже в карман, как камешек из золотой жилы. Я верю этой женщине. Я чувствую, что то, что она говорит, – это правда.

Нам пора идти. Я встаю, протягиваю руку и осторожно помогаю ей подняться.

«Там есть плита, на которой написаны наши имена».

Она отряхивает свои шорты. «Не сомневаюсь».

Мы идем по тропе и оставляем руины позади.