Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца

«Ах да, это распространенное английское выражение, – она издает смешок, затем пожимает плечами. – На самом деле, это ужасно. Моя мать только один раз приехала навестить моих детей, и то на час. У нее были такие прекрасные внуки, и она никогда не подозревала, какими замечательными людьми они стали. Иногда, когда я думаю о своих детях, у меня слезы наворачиваются. От того, какие прекрасные вещи они делают. От того, как они чертовски умны. А она ничего этого не увидела. Лишила себя такой радости».

Она умолкает, тук-тук-тук. Затем закуривает еще одну сигарету.

«А что насчет вашего отца?» – спрашиваю я.

«А что с ним?»

«С ним у вас отношения были получше?»

«Он вернулся с войны, когда мне было четыре года. Он пришел домой, и моя мать сказала мне: “Это твой отец”. А я посмотрела снизу вверх на этого незнакомого дядю и выпалила: “Ну да, у меня много пап”. Думаю, именно тогда он, должно быть, перестал обращать на меня внимание. Он обвинял меня в том, что я сказала правду».

Она делает несколько затяжек, выдыхает. За ней простираются холмы, поросшие вереском и горчицей, маленькие желтые цветочки слегка колышутся на ветру.

«После войны мы переехали и жили в Австрии, где служил мой отец. Все, что я помню, – это безумная красота. Мы жили в гигантском замке с мраморными лестницами и слугами».

Я наблюдаю за вереском сквозь дым: волнистые пятна цвета лаванды и пурпура. Потом я вспоминаю.

«Вы так и не ответили на мой вопрос, Кэт».

Она колеблется, потом качает головой. «Во мне уживаются две половинки. Одна говорит: “Тебя не должно было быть на свете”. Другая говорит: “Нет, должна была. Есть причина, по которой ты родилась и не умерла в младенчестве”. И мне кажется, что каждый из нас должен принять боль, идущую из детства, и осознать: “Она сделала меня тем, кто я есть”. Это то, что делает нас особенными».

«Хорошо сказано, – говорю я. – Это вселяет надежду».

«Это единственный известный мне способ, – говорит она. – Мы все попадаем в силки, но учимся мы именно на наших попытках выбраться из них самостоятельно. Так мы растем. Иногда мне кажется, что я похожа на губку. Люди ходят по мне, но со временем их следы распрямляются».

Она смотрит вверх. Тонкие полосы грязно-белых облаков, мягкая туманная синева.

«Я ходила на коктейльные вечеринки, наблюдала роскошный образ жизни британской аристократии – мы всюду ездили с моим отцом, когда его перевели на Дальний Восток, – я останавливалась в лучших отелях мира и видела всю фальшь этого блеска. Люди, вечеринки, выпивка – и как несчастны они были на самом деле. Вера в то, что деньги приносят счастье, – это обман. Хочешь услышать, где я обрела счастье в детстве?»

«Да, конечно».

«В маленькой хижине за нашим бунгало жила семья повара. Я убегала из дома и там – вместе с его семьей – пила мятный чай и делилась с ними едой. Я видела, как люди лгут, мошенничают, одурманивают себя деньгами и алкоголем, но в этой простой хижине я познала радость. Я познала любовь».

Мы проходим указатель с названием деревни, в которой сегодня остановимся на ночлег.

«Послушай, мой мальчик, – говорит она, – меня беспокоит, что я задерживаю тебя своим медленным темпом и болтовней. Я отнимаю у тебя время своими россказнями».

«Я с удовольствием слушаю вас, Кэт».

Я иду рядом с ней и чувствую ее улыбку.

«Знаешь, что есть хорошего в моем возрасте? Можно безнаказанно нести всякую чепуху, а люди лишь скажут на это: “О, бедняжка, она снова слетела с катушек”».

Я смеюсь: «Да ладно, вы же знаете, что это никакая не чепуха».

«Ты читал “Прах Анджелы”?»

Я утвердительно киваю.

«Когда я закончила читать эту книгу, – говорит она, – я подумала: “Какая прекрасная история”. А ведь в ней идет речь о людях, умирающих один за другим. И о дожде. Довольно жалостливое чтиво на самом деле. Но поскольку автор сам все это пережил, он мог писать с такой красотой и юмором. Он написал это не из жалости».

Она наклоняется вперед и тушит сигарету об асфальт.

«Видишь ли, болезненное детство делает тебя лучшим взрослым, – говорит она, выпрямляясь. – Оно придает тебе гораздо больше надежды, потому что ты оглядываешься вокруг и понимаешь, что вся жизнь не так уж страшна. Это прекрасно. И ты ценишь эту красоту гораздо, гораздо больше».

Я задумываюсь над тем, что она сказала, что это значит. Я всегда считал детские воспоминания о моем отце чем-то таким, от чего нужно убегать и что нужно прятать глубоко в складках памяти. Мне никогда не приходило в голову, что это вселит в меня надежду, а жизнь станет прекраснее.

Дорога ведет в деревню с узкими извилистыми улочками. Мимо с громкими криками пробегают дети. За закрытыми воротами лают собаки. Скучающего вида женщина с зелеными бигуди в волосах наблюдает за нами из окна второго этажа, затем продолжает красить ногти. Далеко впереди видны холмы, за ними – острые края гор.

«Боже, – говорит Кэт, оглядываясь по сторонам, – здесь так красиво. Нам так повезло».