Вера

С улицы послышались звуки гармони.

– Дядя Архип! – закричала Вера и бросилась на крыльцо.

– Веруня, дружок! – послышался голос Архипа, и сразу было ясно, что он добрый.

– Архипушка, как же мы ждали! – выплыла на крыльцо Алина Аркадьевна.

Вера кинулась его целовать и обнимать. За ней обнялись с Архипом Кира и Алеша.

– Дядюшка Архип, голубчик! Как же я соскучилась! Как же хорошо! Я так нынче счастлива!

Архип отстранил Веру за плечи, подкрутил усы и прищурился.

– Дай погляжу! Эх, как говорится, ахтунг-ахтунг, барышня что надо! А что, – тихо добавил Архип, – неужто Женька дождался?

Вера отрицательно замотала головой.

– Вы его полюбите, дядя Архип, он самый замечательный человек в мире! Он как вы и папа!

Архип снова подкрутил усы.

– Ну-с, как говорится, ахтунг-ахтунг, дело серьезное! Поглядим на твое счастье, Верушка. А в школу-то охота? – добавил он, по-старчески улыбаясь глазами.

Вера сразу поморщилась.

– Не до того мне сейчас, дядя Архип. Только по урокам словесности соскучилась.

Архип обнял ее крепко за плечо и пошел с ней в дом.

– Это понятно, – протянул он. – Дела сейчас поважнее. Но и про школу не забывай. Знание, Веруня, и в бою пригодится, и в дому сгодится.

– Я так люблю вас, дядюшка! А кто это?

Вера заметила девушку, стоявшую чуть в стороне в обнимку с гармонью, весело и немного нагло поглядывая на оживленное семейство. Она улыбалась ямочкой на щеке и сияла румянцем. Длинная русая коса ее была слегка расплетена и лежала на приподнятой пухлой груди.

Архип нетерпеливо подкрутил усы.

– А-а, это Шурка, племянница моя по покойнице-жене, девка ахтунг-ахтунг, черт в юбке, а не девка. Молчит всю дорогу, а беды не оберешься, – подмигнул Вере Архип. – Шурка, идем в дом, я тебя с такими людьми познакомлю! Не люди, а человеки!

В доме Архип и Зоя Макаровна долго обнимались, и все шумели и бесцельно суетились. Потом быстро сели пить чай вперемешку с «магазином». Зоя и Архип всех смешили байками, и Вера пребывала снова в привычном веселом и озорном настроении.

– А это Шурочка, – наконец решил представить племянницу Архип. – Приехала из Тулы погостить. Ее батя был братом моей покойницы, а теперь Шурочка – сирота.

Шурочке было около двадцати, но она была похожа на уже сформировавшуюся женщину. Гладкая кожа на груди ее особенно светилась из-за красной блузы. Белые ровные зубки и ямочка на щеке придавали ее лицу кокетливость, граничащую с неприличием, а серые глаза и аккуратный нос – миловидность. Шурочка не говорила, но взгляд и вид ее сообщали, что она знала, что мужчины желали ее, ей это нравилось, и до взаимности шаг был всегда короток. Вера подумала, что Шура была очень красива и соблазнительна. Только она не источала тепла, которое Вера так быстро угадывала в людях.

Однако сама Шура сразу заприметила Ларионова, стоявшего с равнодушным видом возле буфета и наблюдавшего за кутерьмой. Она одаривала его частыми взглядами, хоть и не переходила границ, словно говоря: «Ничего, можешь казаться неприступным, но я-то знаю, что все вы меня желаете и любой из вас не может устоять перед моей красотой».

Алина Аркадьевна видела, как Шура соблазняет Ларионова, и понимала как женщина, что, несмотря на свой холодный вид, он тоже этого не заметить не мог. Ее беспокоила только Вера. Но Вера казалась смешливой и радостной и не отходила от Архипа. В какой-то момент Шура, предлагая всем печенье по просьбе Степаниды, подошла к Ларионову.

– А чей вы? – спросила она, слегка покачиваясь и глядя на него в упор.

Рот ее не закрывался из-за слегка задранной верхней губы, обнажавшей ровные влажные зубки, которыми она щеголяла. Ларионов смотрел на нее сверху вниз, и уголки его губ иронично скривились. Он был знаком с женщинами этого типа: с ними было хорошо развлекаться и они выбирались мужчинами для вольностей и плотских удовольствий.

– Я не из этих мест, – ответил он уклончиво.

– Вы тут с супружницей или сами по себе? – продолжала Шура.

– Я с друзьями, – сказал Ларионов, ощущая, как сердце его застучало неодобрительно.

– Милочка! – позвала вдруг громко Зоя Макаровна. – Несите-ка сюда! Товарищ Ларионов не любитель десертов.

Архип подкрутил усы и растянул гармонь. Он пел знакомые с детства русские песни, и все подпевали ему и хлопали. Ларионов вспоминал, как иногда на привалах в деревнях слушали они гармонистов, и Архип был похож на одного из таких русских солдат, простых и душевных, которые играют на войне на гармони, словно война никак не останавливала их от любви к жизни.

Когда Архип запел «Светит месяц…», Шура вдруг оживилась.

– Страсть как танцевать хочется, – потянулась она с развратом, который не скрывала, а явно им гордилась.

– Ну, Шурка, айда! Глядишь, и все втянутся! – засмеялся Архип.