Вера

– Я была ужасно влюблена в своего соседа! Он был высок, красив, заносчив и немногословен – в общем, таков, каких любят молодые мечтательные барышни. Он растерзал мне сердце, а мама всегда говорила мне, что любовь не может приносить страдания, любовь – это благо. С годами его образ поблекнул: сошел лоск юности, исчезла бравада, и он превращался в посредственность. Как-то раз по завершении концерта у выхода из зала меня поджидал на вид невзрачный человек с цветами от друзей из Ленинграда. Мы разговорились, и он предложил меня проводить до дома. Уже через полчаса я не замечала его невзрачности. Меня сразу захватили его доброта и светлый ум. Разве может быть что-то важнее? Это был Лева. Но страсти не было. Я согласилась выйти за Леву замуж, но иногда все еще вспоминала о своем непутевом соседе. Каждый день нашей жизни он баловал меня, любил приносить в постель кофе, читать мне на ночь; накрывал мне ноги пледом, если я засыпала на диване с книгой; тайком подкладывал мне в тарелку кусочки мяса, так как я всегда плохо ела… – Она радостно засмеялась, будто окунаясь в те мгновения наяву. – Он считал, что я всего этого не замечаю, а я не замечала, как полюбила его. Мы не могли завести детей, и Лева сказал мне однажды, что готов отпустить меня. Но я не ушла. Я чувствовала, что не в ребенке было наше счастье, а в том, как мы любили друг друга. Он был готов потерять меня, чтобы дать мне возможность испытать материнство, а я готова была не стать матерью, чтобы сохранить нашу семью. Так я узнала любовь.

Инесса Павловна закончила и устроилась на нарах. Ирина лежала на боку и думала над ее словами. Ей хотелось открыться Инессе Павловне, но она не могла побороть стыд.

– Он был врач, – только и смогла вымолвить она.

Инесса Павловна поняла, о чем хотела сказать Ирина и не могла.

– Сущность человека не меняется от обстоятельств. Напротив, именно сложные обстоятельства скорее обнажат сущность. И потом, – добавила Инесса Павловна, снова привстав, – мы привыкли судить о человеке по конечному результату, а не по пути, который к нему вел. Понять кого-то можно, только полностью открывшись друг другу. Страх перед болью сильнее самой боли, потому что боль идет от недоверия. А когда есть доверие (хоть человеку, хоть Богу), выбор становится неминуем.

– Получается, чтобы увидеть суть, надо дойти до конца? – прошептала Ирина.

– Если это единственный способ ответить на вопрос, который жизненно важен для тебя, то да. Да и конец этот – всего лишь начало твоего доверия себе и тому, второму…

Ирина молчала. Она была в душе согласна с Инессой Павловной, но не могла превозмочь страха разочарования.

– Спокойной ночи, – сказала она тихо, – и спасибо.

Глава 13

Наутро Федосья пришла в барак, и Ирина нарочито копалась в своих вещах, ожидая, что скажет Федосья.

– Ирина и Полька, – позвала Федосья, – Григорий Александрович приказал вам с Кузьмичом ехать в Сухой овраг, сказал, что Кузьмич знает зачем.

Ирина вздрогнула. «Значит, сам он не поедет. Выходит, передумал, – пронеслось у нее в голове. – Так даже лучше», – подумала она, но почему-то разочаровалась.

Было уже светло, когда они выехали, и Ирина наслаждалась красотой леса, забыв уже о Ларионове. Они проехали мимо тропы, на которую ее водил вчера Ларионов, и Ирина вспомнила зарубки на деревьях. Вдруг эта тайная тропа могла однажды стать спасением и для нее. Но мысль о побеге была тут же отметена. Ей стало страшно.

Полька весело болтала с Кузьмичом, а Ирина лежала на соломе и смотрела в небо. Как давно она не смотрела в небо!

– Дядь Кузьмич, – не переставала Полька, – а откуда такое название у Сухого оврага?

– Да, Кузьмич, – подхватила Ирина, – расскажи.

Кузьмич хмыкнул, намекая на свою осведомленность, и поправил папаху.

– А история вот какая, – начал он с охоткой. – Раньше звалась эта деревня Еловка, потому что среди елей стоит, а некоторые говорят, Елошка жил там, вот ее и стали называть Еловка, значить, крестьяне необразованные. Вот народ! Пшла, миленькая. Шельма окаянная!

Он слегка подстегнул лошаденку.

– А как каторжников стали на поселение оставлять, жители в шутку прозвали место Сухой овраг.

– Не понять! – не терпелось Польке.

– Да ты слушай, бедовая твоя башка, – засмеялся добрым смехом Кузьмич. – Вот какое дело. В Москве, в матушке Первопрестольной, место такое было, говаривали: там весь ваш брат собирался и прятался, у кого волчий билет был.

– Это как? – спросила со смешком Ирина.

– Зэков бывших не пускали жить в больших городах после освобождения, значить. – Кузьмич закашлялся. – Либо паспорт не давали, работать не брали… А давали им специальную метку. Вот и стали эту пометку в документах звать «волчий билет», то есть метка, с которой ты сиделый. Волки эти, отребье, уголовники, нищие и прочий такой деловой люд прятался в жутком месте – на Хитровке, стало быть.

– Хитровка… Что-то знакомое, а вспомнить не могу что… – процедила Ирина.