Вера без любви

Сегодня тюремные казематы не казались такими удручающими. Даже островки мха, свидетельствующие о вечной сырости на стенах камер, выглядели нарядными. Длинные коридоры подземелий посветлели, а камера моей заключенной больше не казалась темной. Из полукруглого окошка под потолком лились потоки чистого золота. В них пленница стала выглядеть еще более очаровательно, но в этот раз я был готов к этому и не замечал ни единой прекрасной черты. За пазухой притаился пузырек со святой водой, которую я набрал после воскресной службы, а кресло с широкими подлокотниками, которое внесли в камеру, было сродни мощной крепостной стене – в этот раз ведьме до меня не добраться.

По тому, как расторопно исполнял все необходимое начальник стражи, я понял, что у него состоялся разговор с отцом Араносо, в котором тот напомнил о правилах проведения допроса и уважении к служителю церкви – пусть даже еще нерукоположенным.

Сидевшая во мне угрюмость стала моей броней в беседе с заключенной. Вновь повторив стандартные вопросы, мы перешли к сути дела. В этот раз предстояло прояснить, в чем заключалось ее колдовство, и как она решилась на это.

– Знаете ли вы, в чем обвиняет вас святая церковь?

– В колдовстве, святой отец. Но я отрицаю эти обвинения.

– Расскажите, после каких событий вас обвинили.

– Я отказалась от замужества, святой отец. И мой несостоявшийся жених… Скажем так, попал в неприятности. Но я уверена, что он был в сговоре с дядюшкой, а ведь именно и подал на меня жалобу инквизиции.

– Расскажите все, что знаете об этом, Бьянка.

– Я жила с дядюшкой с прошлого лета. Родом я не отсюда, а из Саламанки. Я оканчивала курс в университете, когда узнала, что мои родители погибли. Возвращаться мне было некуда – дом сгорел, счета завещаны брату. Дядюшка прислал со слугой письмо, что ждет меня в своем доме и готов принять отеческое участие в моей судьбе. Это был единственный выход. Других родных не осталось. Да, у меня есть брат, командированный во Фландрию. Но последние месяцы от него не приходило писем, и я даже не знаю, жив ли он. Дядюшка поначалу был очень любезен со мной. Выписывал мне книги из списка, что рекомендовали нам преподаватели, сопровождал на воскресные службы и на прогулки по городу. К концу лета стал знакомить меня с людьми своего круга, собирать званые обеда и приглашать первых лиц города. Архиепископ Араносо бывал у нас в гостях и другое духовенство. Но ставка была сделана не на них… Дядюшка приглашал знатных холостяков и требовал, чтобы я проводила с ними время за разговорами и игрой на фортепьяно. Все закончилось тем, что Альберто Коско, молодой кабальеро, квартировавшийся неподалеку, с легкой руки дядюшки сделал мне предложение.

Я поморщился. Я знал, про кого рассказывает Бьянка – встречался с этим воякой на городских праздниках и пару раз в доме отца Араносо, куда его отрядили нести службу. Молодой кабальеро был образцом всего, что я ненавидел в людской природе: даже пьянство не главный пункт моих обвинений. Я не раз видел, как он непристойно выражался в адрес добропорядочных торговок и служек, спровоцировал драки на ярмарочных гуляниях и позволял распутное поведение по отношению к девушкам. Прошлым летом он состоял в карауле у резиденции отца Араносо и столовался у нас в доме. Не знаю уж, чем не угодила ему наша старая кухарка, но он позволял себе довольно крепкие словца по поводу ее расторопности и кулинарных способностей. Унижение Марта перенесла довольно стойко, это я весь вечер распалялся у кухонного очага. О ее страданиях свидетельствовали только опухшие на утро глаза. Увидев это, я сорвался после завтрака за город и принес ей букет полевых цветов.

Филипп же рассказывал, что Коско замучил до смерти несколько лошадей. “Но в армии это дело привычное” – добавлял мой брат, словно пытаясь оправдать кабальеро, хотя сам питает глубокую привязанность к животным.

– Мне была глубоко противна мысль о связи с таким человеком, о чем я немедленно сообщила дядюшке, – продолжила Бьянка. – К моему удивлению, он жутко разозлился и сообщил, что “оскверненную девку” больше никто не захочет взять в жены. Что имел в виду дядюшка я узнала только на следующий день – моя служанка рассказала мне, что в светских кругах нашего города ходят нелестные слухи об университетках. Мол, мы не держим девство, а книги изучаем не самые безобидные. И латынь нам не для чтения Святого писания, а для темного служения.

Это был конец осени. С того момента дядюшка отменил мое содержание, и мне пришлось продать кое-что из родительских подарков. Я крепко задумалась над своим будущим, несколько раз писала брату в Брюгге, но все без ответа.