Вера глазами физика

Это наблюдение подводит нас ко второму пункту. Ван Фраасен понимает, что на его возражения может быть дан ответ, опирающийся на преимущество человека: «Эта идея основана на вере в то, что мы по природе своей склонны попадать в правильный круг гипотез»  [174]. Такое представление связано со средневековым принципом adaequatio mentis et rei, соответствие разума реальному положению вещей. Ван Фраасен справедливо отвергает оправдание этого принципа на эволюционном основании (наше выживание не зависит от способности правильно разработать теорию кварков). Он упоминает заявление Плантинги (Plantinga) о том, что такую adaequatio можно объяснить верой в то, что мы сотворены по образу Божьему, и довольно неубедительно оспаривает это утверждение тем, что Бог не должен особенно хотеть, чтобы мы глубже познали Его физическое творение. Но почему нет?

Я думаю, что история науки подтверждает — мы можем успешно давать наилучшие объяснения и, таким образом, достигать правдоподобного знания о физической реальности. Мы видим, что вселенная прозрачна для нашего разума, и эта замечательная постигаемость стала действительно понятной благодаря прозрениям естественного богословия  [175]. Мы вновь видим, что существует поддерживающее взаимодействие между научным и религиозным пониманием.

Божественность

Один Бог Отец Вседержитель

Вопрос о существовании Бога — единственный важный вопрос, с которым мы сталкиваемся, рассматривая природу реальности. Энтони Кении пишет:

В конце концов, если нет Бога, тогда Бог — величайшее творение человеческого воображения. Ни одно из творений воображения не порождало столько идей, не вдохновляло столь сильно философию, литературу, живопись, скульптуру, архитектуру и драму; никакой иной плод воображения столь сильно не провоцировал людей на ужасные или благородные поступки, не вдохновлял их на аскетизм и подвижничество[176].

Является ли Бог прекрасным плодом воображения человека, который сам

есть истинная реальность (как верил Фейербах), или мысль о Боге была столь

вдохновенной именно потому, что Бог есть творческая основа всего этого?

Мне очень нравится история об одном радикальном английском богослове, который как‑то читал лекцию группе клириков. В конце один из

них спросил: «Профессор N, Вы верите в Бога?» В ответ он получил развернутый академический ответ. «Нет, — сказал вопрошающий, — я просто хотел узнать, верите ли Вы в Бога». Тогда профессор сказал: «Я верю,

то есть я просто знаю, что в сердце реальности находится тот, кто и повелевает, и любит, и прощает». Это восхитительный ответ, обращенный прямо к сути того, что, собственно, значит вера в существование Бога. Дэвид

Паилин говорит, что «теистически удовлетворительная концепция божества должна присваивать Богу святость, полноту, личностность и действенность»[177]. Имеет ли такая концепция смысл? Если да — есть ли у нас основания верить в такое существо?

Ни на один из этих вопросов нет простого ответа. Бог по своей сущности отличен от чего бы то ни было. Он не есть часть того метафизического монизма, который мы рассматривали в первой главе, ибо Его активная воля

поддерживает основания этой единственной сотворенной реальности.

Диоген Аллен пишет: «Бог не есть последнее звено в непрерывной цепи

существ, изучаемых космологией или какой‑либо иной наукой, так же как

Он не был высшим ярусом в Аристотелевской иерархии вселенной, неподвижным движителем» [178]. Нам приходится пользоваться языком конечных существ, пытаясь говорить о бесконечном — в нашем положении у нас нет

иного выхода, — но этот язык всегда будет неточным, аналогическим. Более правильным будет говорить о Боге как о личности, чем как о безличностной субстанции (Он гораздо более личность, чем «сила»), но это не дает

нам права изображать Его в виде бородатого дедушки на облаке.

Если бы представление о Боге было бессвязным, то Он едва ли мог

существовать. Но я бы очень осторожно относился к нашей способности

достигать последовательности, особенно там, где мы вступаем в область

опыта, далеко отстоящего от повседневного. В 1900–ые годы какойни–будь умный первокурсник–философ мог бы продемонстрировать «непоследовательность» некоего объекта, ведущего себя иногда как волна, а

иногда как частица. Но именно так и ведет себя свет, и с помощью этой

логики мы пришли к открытию квантовой теории поля, которая объединяет волновые и корпускулярные свойства, не впадая в парадоксальность [179].

Здравый смысл (а философия XX века в значительной мере состоит из усердного здравомыслия) не есть мера всех вещей. Таким образом, хотя первый, концептуальный, вопрос имеет логический приоритет, большее значение я придаю второму, основанному на очевидности — есть ли у нас

основания верить в существование Бога. Эти лекции — весь ряд гиффордских лекций, начиная с 1888 г. — являются попыткой ответить на этот

вопрос. Парадокс здесь в том, что тот, кто наиболее реален, есть также

тот, кто наиболее неуловим. Обычно мы достигаем некоторого успеха в

вопросе о существовании объектов, сравнивая примеры их признанного