Вера и правда

— Ты… того… я виноват перед тобою, брат… Я думал, что ты, как папенька, значит, смутяга, а ты того… значит, при всём своём благородстве!.. Молодца! Я, брат, тебя не понимал покедова… Ты уж прости меня, старого дурня, за это!.. И кунаками, слышь, тоже таперича мы с тобой будем, на всю, слышь, жизнь таперича кунаки…

Джемалэддин ничего не понял из всего того, что говорил ему по-русски Потапыч.

Но если бы он и понимал по-русски, бедный мальчик, то всё равно не разобрал бы ни слова из сказанного…

Он тихо и горько плакал в эту минуту на груди своего друга-саиба — и по утраченному счастью, и по утерянной навеки свободе…

Глава 14 Прыжок шайтана

едолго красовался белый флаг на башне Нового Ахульго. Потеряв сына и сестру, видя перед собою едва живую от печали Патимат, Шамиль стал подумывать о возмездии победителям. Но прежде он попытался устроить дело миром и послал генералу Граббе уполномоченного с письмом, в котором просил вернуть ему сына или поселить его в Чиркве под наблюдением старого алима Джемалэддина, его воспитателя. Генерал Граббе отказал ему в этом. Безумный гнев охватил душу имама, когда он узнал об отказе. Новым приступом бешеной ненависти к гяурам закипела его душа. Сорвав с минарета белый флаг, он объявил новый газават и приготовился к набегам на русских. Но русские войска не дремали: генерал Лобинцев, по приказанию командующего отрядом, двинул первый батальон кабардинцев на бастионы вновь успевшего укрепиться и охраняемого Ахверды-Магомой замка. Опять закипела сапёрная работа, закладывались и подводились мины, заваливали русла ручьёв фашинами, и скоро ближайшие сакли рушились под влиянием русских ядр и мин.

На рассвете Шамиль с семьёю и своими приближёнными перебрались в Старый Ахульго. В это время генерал Граббе двинул кабардинцев и апшеронцев на покинутый имамом аул. Их встретили на шашки мюриды. Отчаянный бой длился до ночи. Даже женщины — жёны и дети мюридов — кидались целыми массами на ряды штурмующих и бились не хуже мужчин. Но к вечеру защитники ослабели, обратились в бегство, и русские взошли в аул.

Тогда генерал Граббе предпринял осаду Старого замка, двинув к нему свои неутомимые дружины. Едва горцы успели перебраться сюда, как в Старый замок ворвался третий Апшеронский батальон под командой майора Тарасевича и кинулся на утёс, где сам имам лично заведовал защитой.

Один за другим по узкой тропинке пробирались молодцы-апшеронцы, впереди которых шёл их бесстрашный командир.

Во главе колонны поднялся такой же отчаянный храбрец штабс-капитан Шульц, несмотря на тяжёлую рану не покидавший строя.

Шамиль, засевший в укреплении, встретил русских целою тучей свинца. Но апшеронцы, воодушевлённые своими вождями, бесстрашно кинулись на приступ.

К вечеру на обоих Ахульго — Старом и Новом — развевались русские знамёна…

* * *

Белее своей белой чадры скачет на быстром коне красавица Патимат о бок с самим имамом. С ними несколько человек самых верных мюридов, пожелавших разделить судьбу своего вождя… Старая Баху-Меседу сидит на крупе коня Хаджи-Али и, извергая проклятия, грозит в сторону Ахульго, где уже развевается на башне русский флаг. Рядом с ними один из мюридов мчит на своём седле рыдающего от страха Кази-Магому. Как он бледен, бедный мальчик! Как бледны все они, и Кибит, и Ахверды-Магома, и все славнейшие из наибов… И повелитель не менее всех их бледен сам. Лицо Шамиля угрюмо и печально… Там, позади его, враги торжествуют победу, а он должен бежать от них как затравленный заяц. И его бедный ребёнок остался у них в руках, и его несчастная мать, быть может, не увидит его больше… Что она должна чувствовать теперь?.. Шамиль старается не смотреть в глубоко запавшие от бессонницы и слёз глаза Патимат. Её горе травит ему сердце. Оно обезоруживает его. А ему ещё надо много энергии и сил в будущем! Надо спасти женщин и сына, последнего, оставшегося у него!.. Он смотрит на Кази-Магому, с зажмуренными глазами в страхе припавшего к шее лошади, и горькая усмешка кривит губы имама. О, дорого бы он дал, Шамиль, чтобы его смелый, отважный старший сынишка скакал на месте этого маленького труса!.. Но русские знали, где чувствительнее нанести ему рану, и оторвали Джемала, а не Кази-Магому от груди отца…

О, ненавистные, презренные урусы! Они поплатятся ему за это! Аллах поможет ему отомстить им!

Лёгкий крик жены сразу прерывает скорбные мысли Шамиля. Патимат, едва живая, чуть держится в седле.

— Смотри, смотри, повелитель! — шепчут беззвучно её помертвевшие губы.

Он бросает быстрый взгляд по указанному направлению, и вдруг вся кровь холодеет в его жилах.

Прямо наперерез им несутся казаки… Целый отряд казаков, очевидно посланных в погоню… Он ясно слышит то дикое гиканье, каким они погоняют коней…

О, не даром они бросились по пятам за ним, точно хищные волки за горным оленем. Он, имам, знает, что его жизнь оценена на вес золота… Его поручено доставить живым и невредимым вз русский лагерь, к сардару…