Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины

Это вполне логично. Ведь из-за чего возник у нас в царствование Александра I весь этот «философский бум»? Из-за потребности образованного слоя, становящегося всё более многочисленным и вбиравшим в себя представителей разных сословий, понять суть своего государственного и общественного служения, а поскольку такое служение надо приноравливать к исторической действительности, главным вопросом для этих людей становился вопрос о том, каков исторический путь России, куда она должна двигаться. На него давались два принципиально разных ответа. Первый звучал так: не надо изобретать никаких велосипедов – есть уже проторённый Европой и показавший себя очень многообещающим путь к прогрессу, то есть к усилению через развитие науки и техники господства человека над материей, к повышению уровня жизненного комфорта и к «смягчению нравов», – путь, которым надо следовать и России, и всему остальному миру. Сторонников этой точки зрения прозвали «западниками». Их оппонентами стали «славянофилы» – об их позиции только что было сказано. Какого-то серьёзного раскола в обществе это разногласие не вызвало, дело ограничивалось теоретическим диспутом. Но власти относились к спорящим сторонам неодинаково. Казалось бы, царская администрация должна была состоять из государственников, даже «реакционеров», которым свойственна тяга к изоляционизму, а следовательно, славянофилы окажутся ей более родственными душами, чем западники, но на деле всё было наоборот. Западникам в николаевской России (даже ругающим Отечество) был открыт зелёный свет, в то время как истинных патриотов, славянофилов всячески притесняли, относясь к ним как к общественно опасному элементу. Хомякову полиция запретила читать свои стихи даже близким друзьям, а Аксакова заставила сбрить бороду. Возможно, такая дискриминация объяснялась тем, что Россия готовилась к отмене крепостного права и в качестве подготовительных мероприятий тогдашние государственные умы не находили ничего лучшего, чем реформы западнического типа. Русское самодержавие стало действительно русским только при Александре III, но это были уже восьмидесятые годы, до которых из «старших славянофилов» никто не дожил.

Тем не менее они сыграли огромную роль в становлении нашего национального сознания и, как теперь выясняется, сделали важнейшее историческое открытие, сравнимое по своему значению с открытием в области атомной физики Нильса Бора. Оно стало теоретической основой всех современных исследований по всеобщей истории и социологии, хотя на его авторов никто не ссылается.

Беседа двадцать вторая Первые научные результаты русской философии

Приступая к заключительной части наших бесед – к разбору русской философской школы, нам следует вначале ознакомиться с тем, что за люди были её отцы-основатели: ведь черты личности всякого мыслителя сказываются на том, как он мыслит и что выбирает предметом своего осмысления.

Иван Васильевич Киреевский родился в Москве в семье помещика-дворянина. В Первопрестольной, а также в родовом имении Долбино в сорока верстах от Оптиной пустыни он и прожил всю жизнь, но умер (от холеры) в Санкт-Петербурге. Похоронен он в Оптиной, где его могилу почитатели философии могут посетить и сегодня.

Киреевский от рождения был вундеркиндом. Раскрытию его способностей содействовали воспитание, которым руководил родственник его матери знаменитый поэт Жуковский, а также общая интеллектуальная атмосфера, царившая в семье. Выйдя после смерти мужа за европейски образованного помещика Елагина, его мать учредила в своём московском доме салон, который посещали литераторы. В семилетием возрасте Ваня легко обыгрывал в шахматы всех взрослых, к двенадцати годам свободно владел французским и немецким, позже освоил латынь и греческий.

В двадцатитрёхлетнем возрасте Киреевский влюбился в Наталью Петровну Арбенёву, сделал ей предложение, но получил отказ. Это так потрясло его чувствительную и жаждущую любви натуру, что он погрузился в депрессию. Опасаясь за его здоровье, родные отправили его за границу. Там он несколько развеялся, окунулся с головой в живую атмосферу немецкой философии. Вернувшись в Россию, «средь шумного бала, случайно» вновь встретился с Наташей, и угаснувшее было чувство вспыхнуло с новой силой. На этот раз он встретил отклик, и вскоре они обвенчались.

На этом браке надо остановиться особо, ибо это тот уникальный случай, когда жена значительно повлияла на становление своего мужа как философа. В салоне его матери, где в табачном дыму можно было хоть топор вешать, постоянно звучала тема материализма и атеизма. Не прибавило веры и общение в Германии с представителями «немецкой философии». Наталья же Арбенёва выросла в совсем другой обстановке: её мать была духовной дочерью преподобного Серафима Саровского, к которому однажды возила пятилетнюю Наташу, а духовником Наташи стал известный всей Москве архимандрит Филарет Новоспасский. Она регулярно причащалась и постоянно читала святых отцов.