Вера Хоружая

— А теперь о молодежи. Часто в округах случаются недоразумения между партийцами и молодежью. Наши партийные товарищи много говорят о провокаторах, о необходимости борьбы с ними, но не пользуются помощью комсомольских организаций в борьбе с ними. Нужна координация в деятельности партийных и комсомольских организаций. Для руководства молодежью надо отбирать наиболее развитых и деятельных работников, а получается так, что часто посылают слабых, которые своей бездеятельностью, неумением и незнанием дела принижают партию в глазах молодежи. Мы надеемся, что партийные организации возьмут курс на большевизацию молодежи.

На съезде все острее и острее развертывалась борьба взглядов, направлений. Вера вынуждена была еще раз просить слова и еще раз напоминать, что оторванность комсомола от партии еще слишком велика и необходимо укреплять комсомол, усиливать партийное руководство им. Это больше всего волновало ее, потому что сегодняшние комсомольцы — это завтрашние коммунисты, и от их политической подготовки, закалки будет зависеть будущее партии.

Во второй своей речи она высказалась за единый фронт прогрессивных сил, который позволил бы вовлечь массовые организации в революционную борьбу, одновременно решительно разоблачать партии, которые изменяют рабочему классу.

После съезда ей разрешили встретиться с родными. Казалось, на крыльях летела она в Марфино, где жили мама, сестры — Надя, Люба и брат Василий. Появление ее в доме было неожиданным и радостным. Родные не знали, куда ее усадить, как лучше приветить. А она жадно набросилась на них с расспросами. Времени в ее распоряжении было мало, а знать хотелось так много — о каждом из близких (по нелегальной почте обо всем не напишешь и все не спросишь) и вообще о жизни в Советской стране. Ведь это самый дорогой капитал для коммуниста-подпольщика.

Встреча пролетела, как один миг. Вера расцеловалась со всеми на прощание и не разрешила провожать себя.

— Отвыкла от провожатых! — сказала она.

— Береги себя, доченька, — умоляюще говорила вслед ей мать.

— Обязательно, — пообещала Вера. — Ты за меня, мамочка, не беспокойся. Я везучая, со мной никогда ничего не случится.

Вернувшись, Вера снова колесит по Западной Белоруссии. Встречи, беседы, доклады, воззвания поглощали ее время без остатка. О себе ей некогда было думать. Да она уже давно привыкла обходиться самым малым, самым необходимым. И ни минуты отдыха, ни минуты покоя.

Важным для нее был только результат работы. Если удалось завоевать на свою сторону еще одного человека, если прояснилось политическое сознание еще у одной хотя бы небольшой группы людей, значит стоило жить, недоедать, недосыпать.

ЗА ТЮРЕМНОЙ РЕШЕТКОЙ

В ночь на 15 сентября 1925 года Вера засиделась за работой на одной из нелегальных квартир в Белостоке. Недавно ЦК комсомола Западной Белоруссии получил письмо от ЦК комсомола Советской Белоруссии. В нем рассказывалось о том, как советские люди, преодолевая большие трудности, ликвидируют неграмотность, строят новые предприятия.

Надо было донести правду о Стране Советов до простых белорусских и польских тружеников. Когда хозяева улеглись спать, Вера села писать листовку на польском языке.

Окна были плотно закрыты ставнями. В квартире и на улице царила мертвая тишина. В такое время легко думается, легко пишется. Мысли плывут и плывут. Рука торопливо скользила по бумаге.

Сильные удары в дверь и в окно заставили Веру вздрогнуть. Ясно, друзья так не стучат. Времени хватило, чтобы порвать только что написанную листовку, уничтожить письмо ЦК комсомола Советской Белоруссии. На столе — фотокарточка близкого, дорогого человека, подпольщика. На мгновение Вера заколебалась: рвать или спрятать? Но в дверь стучали все решительнее, и перепуганные хозяева, наскоро одевшись, поспешили открыть. Взглянув еще раз на мужественное лицо друга, Вера прошептала: «Прости!» — и клочки фотокарточки посыпались в корзину. Когда полицейские ворвались в комнату, туда же летела порванная записка того же подпольщика.

Сыщик бросился к корзине, схватил ее и осторожно передал своему напарнику:

— Придется разобрать по порядку и склеить во что бы то ни стало.

Обратившись к Вере, строго глядя ей в глаза, потребовал:

— Прошу пани о довуд (паспорт).

Она подала паспорт на имя Вероники Корчевской.

— Вы арестованы, — заявил сыщик. — Одевайтесь. Насмерть перепуганные и растерянные хозяева с тоской смотрели вслед удалявшейся квартирантке.

Допрашивал следователь дефензивы — высокий холеный офицер. Каждый его вопрос, заданный с нарочитым равнодушием, Вера встречала настороженно.

— Как вы себя чувствуете, пани Корчевская? — с плохо скрываемым ехидством спросил он по-русски. Видно было, что вопрос следователя продуман заранее.

— Благодарю вас, господин офицер, за трогательную заботу о моем самочувствии, — таким же тоном ответила Вера по-польски.

— О-о, как прекрасно вы владеете польским языком! — Офицер изобразил на своем лице удивление.

— А чем язык Мицкевича и Ожешко плох?